— Чего слушать?
— Тихо! Ты мне мешаешь!
Он замер на месте, с тревогой, оглядываясь по сторонам, а я, наконец, уловила Алешу. Он был жив, и от кого-то убегал. Понять, что с ним происходит, я не смогла, но то, что он там, в доме, теперь была уверена.
— Я ничего не слышу, — тронул меня за плечо Семен.
— Пошли ближе к дому, Алексей Григорьевич там, — сказала я и побежала не разбирая дороги.
Семен пыхтел сзади, про себя проклиная бабью дурость. В этот момент из-за леса выглянула луна, и сразу стало светло. Впереди, уже совсем близко, за очень высоким забором виднелась странная, еще никогда не виданная мной островерхая изба. Мы остановились, и я прижала палец к губам.
Теперь мысли Алеши я слышала почти так же как хорошо и отчетливо, как и раньше. Он думал обо мне. Не стану их повторять, но то, что я услышала, наполнили глаза слезами.
— Ты чего это ревешь? — спросил меня Семен.
Он уже отдышался и стоял, прислонясь плечом к высокому частоколу.
— Это я так, — ответила я, вытирая концами платка слезы. — Главное, что он жив!
— Откуда ты можешь знать? — не поверил он.
— Чувствую. Теперь ты постой здесь, а я пойду в эту хоромину.
Парень с сомнением на меня посмотрел, покосился на высоченный частокол и решился:
— Ладно, ешкин кот, чего уж тут. Раз пришли вместе, вместе и будем держаться. Я и сам не очень в чертей верю. Знаешь, как говорят, не так страшен черт, как его малюют.
— Спасибо тебе, Семен, — поблагодарила я. — Я бы без тебя совсем пропала!
Подмастерье смущенно хмыкнул и, не дожидаясь меня, направился в сторону ворот. Я, путаясь в длинной юбке, во влажной от росы сорной траве, заспешила следом. Скоро мы подошли к воротам и с удивлением остановились. Обе створки оказались приоткрыты, и даже в нечетком лунном свете было видно, какие они старые и ветхие. Двор перед теремом был пуст и зарос высокой травой. Если бы нам не встретились кареты, можно было подумать, что тут много лет не ступала нога человека.
— Никого, — сказал Семен, не спеша идти к дому. — Ты точно знаешь, что Алексей Григорьевич здесь?
— Точно, я его чувствую, — сказала я, хотя на самом деле, как только мы оказались за оградой, перестала слышать Алешу.
— Так ведь здесь вообще никого нет! Смотри, во дворе даже трава не примята!
— А кареты? Они что по воздуху летели?
— Говорил я тебе, что здесь нечисто! Может быть, нам так нечисть глаза отводит! Поехали домой, нет здесь твоего Алексея.
— Здесь он, я твердо знаю! Оставайся здесь, а я посмотрю в доме, — решила я и пошла к высокому крыльцу. Семен, недовольно ворча, пошел следом.
Дом был высокий в два этажа с островерхими башенками и узким гульбищем, в виде трапа без перил, вдоль верхних окон. Путаясь в высоком, колючем бурьяне, мы подошли к крыльцу. Трава подступала к самим ступеням и тоже не была примята.
Все здесь было очень старое и ветхое. Ступени деревянного крыльца кое-где так прогнили, что развалились, но подняться еще было можно. Я, крепко держась за перила, и ступая так чтобы не провалиться, поднялась к площадке перед входной дверью. Дверь была низкой, старинной и закрыта на ржавый засов, на котором висел пудовый замок. Я дернула ручку, чека с проушиной легко вывалилась из гнилого дерева и, пронзительно заскрипев петлями, дверь отворилась.
— Подожди меня, пойдем вместе, — сказал Семен и осторожно поднялся ко мне.
Мы заглянули в темные сени. Там пахло пылью и старым деревом. Я сосредоточилась, пытаясь хоть что-то услышать, но никого поблизости не обнаружила. Кругом все было ветхо, старо и обыденно. Обычный брошенный дом безо всякой тайны. Страх у меня совсем прошел. На плохое место эта гниющая старая барская изба никак не походила.
— Ты оставайся здесь, — сказал Семен, — я схожу, посмотрю, что там внутри.
— Лучше, пойдем вместе. Только там совсем темно, нам нужен свет, — ответила я.
— Ничего, я хорошо вижу в темноте, давай руку и смотри под ноги, — сказал он, и потянул меня за собой.
Я попробовала хоть что-нибудь рассмотреть, ничего не увидела и пошла следом за ним, пробуя перед собой пол ногами. Мы миновали темные сени и оказались в очень большой светлице. Здесь от лунного света попадавшего в окошки было не так темно, как в сенях и я разглядела длинный стол, тянущийся от стены до стены и лавки вдоль него. На стенах висели головы каких-то диких животных. Никаких людей здесь не было.
— Ишь ты, смотри, кабаньи и оленьи головы, — сказал Семен, обходя комнату вдоль стены. — Не иначе как здесь раньше жили охотники.
Я ничего не ответила, пытаясь услышать Алексея Григорьевича. Но в голове было пусто и тихо, я не слышала даже то, что думает Семен. Все-таки с этой избой все было не так-то просто. Я увидела широкую лестнице и позвала Семена:
— Давай поднимемся наверх. Может быть, хоть там кто-нибудь есть.
Он согласился, вернулся ко мне, но в этот момент, кто-то легко коснулся моего плеча. Я вскрикнула, и резво обернулась. За спиной никого не оказалось.
— Ты это что? — спросил Семен и вдруг сам ругнулся, подскочил, как ужаленный и спросил. — Это что было?
— Не знаю, — ответила я, от испуга, прижимаясь спиной к стене. — Кто-то до меня дотронулся!
— До меня тоже! — дрогнув голосом, сказал он.
Первым порывом было бежать отсюда без оглядки, но я подумала, что если мы сейчас уйдем, то я так ничего и не узнаю об Алеше.
— Ты иди, а я остаюсь, пока ничего страшного не происходит! — тихо сказала я, стараясь унять дрожь в ногах.
— Ну, ты даешь! — воскликнул он и тоже остался на месте. — Слышишь?
Где-то наверху раздался тонкий крик, напоминающий плач ребенка. Мы и так были сильно напуганы, и теперь невесть откуда взявшийся в пустом доме младенец заставил до боли сжаться сердце.
— Будь оно все проклято, — прошептал, пятясь к дверям, подмастерье и начал осенять себя крестными знаменьями.
Не знаю, почему, но на меня напало упрямство и я, вместо того чтобы пойти за ним, бросилась по лестнице наверх. Опять кто-то тронул меня сзади, но я даже не обернулась.
— Алевтина, ты куда? — крикнул уже от дверей Семен. — Пошли отсюда, здесь нечисто!
— Подожди меня во дворе! — ответила я уже сверху.
Лестница вывела меня в длинные сени или, как правильнее говорить, в коридор. В конце его виднелось распахнутое окно. Я пошла по коридору в самый его конец, по пути