цветов или зелени. А может быть, даже несколько нарциссов или два горшочка с декоративными растениями. Надо хоть немного украсить комнату – избавиться от этого мещанства».– Неизвестно, что он имел в виду, то ли вкус собственной жены, то ли вкус госпожи Чжан, приславшей им парные изречения.
Однако людей на ярмарке было не так уж мало, и все стоило очень дорого. «Сколько уходит сил на все эти приготовления к празднику», – с тоской думал Лао Ли. Девушки, молоденькие женщины, дряхлые старики – все толкались здесь, но не всех интересовали покупки, некоторые пришли просто так – подышать ветром и пылью, померзнуть, поглазеть на девиц. «Жизнь бессмысленна, – думал Лао Ли, – иначе…» И вдруг ему показалось, что он видит сон: неподалеку, у лотка с посудой, стояла она, госпожа Ма-младшад. Кровь прилила к лицу.
– У людей праздник, все спешат, а ты рот разинул. – Какой-то старик грубо толкнул Лао Ли.
Лао Ли невольно подался вперед и замер. Ему очень хотелось подойти к ней, но он не решался. Стоя словно в тумане, он взывал к своему мужеству: ну что ты медлишь… подойди к ней, ведь встреча случайная. Он боялся, что мужество его покинет, а женщина отвернется и уйдет. Он старался отогнать прочь все сомнения: иди, подбадривал он себя, иди же! Нет, нет, не ходи, молись на нее в душе! Будь что будет, оставь все сомнения, стань хоть раз свободным!
Она как будто ждала его, как цветы персика ждут весной иволгу. Утихли ветры во всем мире, исчез холод, пропала тоска, только два сердца бились рядом. Никто из них не проронил ни слова, молча пошли они к выходу. Сердце Лао Ли готово было выскочить из груди. Земля, казалось, уходит у него из-под ног. Он шел рядом с ней! Она чуть склонила голову, хотя держалась прямо, стройные ноги двигались легко, округлые плечи грациозно и гордо покачивались.
Не сговариваясь они свернули на улицу Драгоценного учения, там было не так людно. Лао Ли не смел заговорить, хотя в сердце его теснилось столько слов! Он боялся нарушить волшебное молчание.
Заговорила она.
– Брат Ли, – Взгляд ее был устремлен вдаль, на лице ни тени улыбки. – Вы, нет, мы… мы оба должны избегать встреч. Я не хотела вам говорить, но меня отругала ваша жена.
– Моя жена?
– Да! – Лицо ее по-прежнему было серьезным. – Надеюсь, вы не станете ее упрекать, иначе я не сказала бы вам.
– Не стану! Клянусь вам! Что же случилось?
– Все из-за редьки. Ну ладно! Теперь все ясно, и мы больше… Ой, я возьму рикшу.
– Погодите. Скажите, почему ваши родители не хотят вас видеть?
Она заулыбалась.
– Я скажу все. Хорошо? «Он» был моим домашним учителем, занимался со мной английским и математикой – я дважды не могла сдать экзамены в среднюю школу. А потом я сбежала с ним, поэтому мне и не разрешают возвращаться домой. Если бы я стала их просить, они простили бы. Но я не хочу просить. Свекровь хорошо ко мне относится, буду с ней жить. Ничего! – Она торопилась сказать все до конца, словно опасаясь, что Лао Ли ей помешает. Потом умолкла, завязала потуже косынку и, выпрямившись, пошла вперед. – Я возьму рикшу, – повторила она и вдруг оглянулась. – Не ссорьтесь с женой!
Когда коляска тронулась, мир снова стал мрачным и холодным, снова подул ветер, еще более отвратительный, чем прежде. Чудесное видение исчезло… Все пропало! Он думал, что это начало романтической истории. А она говорила ему самые обычные будничные слова. О любви тут не могло быть и речи. Она его отвергла и лишь поучала, как старшая сестра. Она понимала, что такое романтика, но Лао Ли не был героем ее романа. Она считала его никчемным человеком, который живет на свете лишь ради службы и глупой жены. «Не ссорьтесь!» Цветы персика ждут своей иволги! Прелестный голубь прячется от страшного коршуна! Стыд жег Лао Ли сильнее, чем утрата надежды: надежду можно вновь обрести, а стыд влечет за собой злость на людей, проклятья на собственную голову и жажду смерти. Как он измучился, прежде чем подойти к ней, но его решимость обернулась против него самого, его втоптали в грязь. Возненавидеть ее – и то легче, однако Лао Ли не способен на это, он может ненавидеть лишь себя! Он – настоящая посредственность, нет, хуже, потому что посредственность может вдруг привлечь чье-то внимание, а до него никому нет дела! Дин Второй – и тот счастливее. Сколько лет он держал себя в узде, не смел думать о любви, о романтике. И наконец отважился, но лишь затем, чтобы опозориться! «Два сердца бьются рядом». Кто захочет быть с ним рядом? – Лао Ли налетел на столб и тут обнаружил, что идет совсем в другую сторону.
Жена и та сильнее меня! Она хоть осмелилась выказать свое недовольство. Быть может, именно это и дало повод госпоже Ma-младшей меня поучать. Она действует по законам Шан Яна [42]: каждый получает по заслугам. Но ведь она не стала скандалить с моей женой, а предупредила меня, возможно, из добрых намерений, чтобы поддержать мою репутацию. Мерзкий чиновник – так величал себя Лао Ли – всю жизнь тебе быть жалким бумагомарателем. И Чжан Дагэ и госпожа Ma-младшая жалеют тебя, не подозревая, как это жестоко. Они хотят тебя приободрить. Ты бьешься за мизерный заработок; ты рядишься в красивые костюмы, а на кого ты похож? – в лице ни кровинки, глаза тупые… И так до самой смерти! Лао Ли хотел было поехать за город, броситься в прорубь, но ноги сами несли его домой. «Не ссорьтесь с женой».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Наступил канун Нового года, везде царило оживление. Когда на смену старому году приходит новый, люди оказываются во власти каких-то таинственных сил, и только Лао Ли оставался равнодушным ко всему. Жена приготовила новогодние блюда, послала подарки госпоже Чжан и остальным своим друзьям, принарядила детишек. Иногда Лао Ли помогал ей, но делал это машинально, так же как и ел, – шевелились только руки и губы, а мысли были далеко. Во дворе ему дважды встретилась госпожа Ма-младшая, он нарочно опускал голову, а потом жадно смотрел ей вслед. Она – загадка, более того – волшебница. Чем больше он восхищался ее гордостью и независимостью, тем сильнее презирал собственную трусость и никчемность. Он похудел и осунулся, хотя в праздничные дни жена готовила всякие вкусные блюда. Он утешал себя тем, что все это признаки влюбленности: руки – в огне, сердце – в смятении. Хоть бы ему приснилось что-нибудь хорошее, так нет же: во сне он либо плакал, либо видел какую-то ерунду.
Ночь. Жена и дети уснули. Лао Ли зажег праздничную красную свечу, прислушался к голосам и треску хлопушек на улице и еще сильнее ощутил тоску. Ему вдруг почудилось, будто в соседней комнате кто-то тихонько всхлипывает. Но ведь она сейчас у свекрови?
Потрескивали угли в жаровне, изредка вспыхивало пламя. Никогда еще Лао Ли так не ощущал своего одиночества.
