приятно всегда называть ее dear, приятно иметь детей, которых она родит, этих маленьких Чжао. Он попался на удочку. Нечего было связываться с этой плутовкой, но раскаиваться поздно. Ему захотелось погулять с ней, поглядеть на ее крепкие ноги, которые, кажется, растоптали его жизнь. Женщин он обычно воспринимает, как нечто абстрактное, и вдруг одна из них обрела совершенно конкретные формы: ямочки на щеках, крепкие ноги, удивительный аромат. Она прилипла к его сердцу, как пластырь, которым однажды ему заклеивали живот. С пластырем беспокойно, он щекочет кожу, горячит внутренности, но становится как бы частью тела, и человек уверен, что теперь его брюху не грозит опасность. Пластырь стоит не дорого, а пользу дает большую, особенно когда необходим. Вот и Сючжэнь – пластырь, который прилип к его сердцу, хотя сердце у Сяо Чжао здоровое. Тяжелый случай!
После долгих поисков Дин Второй нашел наконец Сяо Чжао.
– Господин Чжао, – окликнул он его самым почтительным тоном, на какой только был способен.
– Дин Второй? Что случилось? – Сяо Чжао знал чувство меры и не стал называть его господином.
– Я от барышни Сю.
– Что?
– Меня послала барышня Сю.
– Какая барышня Сю? – Глаза его не запрыгали, как обычно, а остекленели, словно у мертвой рыбы. Он терпеть не мог, когда лезли в его дела.
– Сючжэнь, Сючжэнь, моя племянница. – Он нарочно сказал «племянница», чтобы поддразнить Сяо Чжао.
– Твоя племянница? – Сяо Чжао хмыкнул, будто в этот момент его больше всего тревожило то, что Сючжэнь – племянница Дина Второго.
– Я ее вырастил, правда, ни капельки не вру. Она все знает обо мне, а я о ней. И про вас с ней все знаю. Ват она и велела мне вас найти.
Сяо Чжао готов был прибить Дина, чтобы предотвратить неприятные для себя последствия.
– Зачем я тебе? Еще кто-нибудь знает об этом?
– Как можно! Она же доверила мне свою сердечную тайну. Я не выболтаю, буду нем, как камень.
– Посмей только выболтать! Я тебя в порошок сотру!
– Не скажу, ничего не скажу! Я только и живу господскими милостями. Ведь вы меня наградите? А я не забуду, век буду помнить.
– Говори скорее, что у тебя за дело? Подозрения Сяо Чжао сменились нетерпением. Этот Дин вымотает всю душу, пока что-нибудь скажет.
– Вот какое дело!
– Да быстрей ты, короче, не тяни, времени нет!
– Сючжэнь сейчас дома, выходить ей не очень удобно, и она просила вам передать, чтобы вы поскорее освободили Тяньчжэня, тогда можно будет поговорить с ее отцом о свадьбе. Согласится он – хорошо, не согласится – все равно барышня будет ваша. Так она и сказала. Она тоже попросит родителей, если откажут – повесится. Только раньше надо освободить Тяньчжэня, иначе она и просить не будет.
– Хорошо, иди. Я постараюсь. Держи. – Сяо Чжао бросил монету, она упала на пол. – Только смотри, если кому-нибудь хоть слово скажешь, убью, слышишь?
Дин поднял деньги.
– Спасибо, господин Чжао! Спасибо! Ни за что никому не скажу! Только вы поторопитесь! Барышня Сю – хороша, правда, хороша! Пара вы с ней, что надо! Дин с удовольствием выпьет свадебного вина! Если захотите передать ей письмо, найдите меня, я человек надежный, самый надежный.
На душе у Сяо Чжао творилось что-то непонятное. Он не хотел признаваться, что попал в любовную паутину и там бьется, как муха. Невозможно! Однако от слов Дина так и защемило сердце: свадебное вино, хорошая пара! Трудно уберечься от общераспространенной человеческой болезни – Сяо Чжао ненавидел свою слабость. Но ведь в брачную ночь он при красных свечах будет целовать ее крепкие ноги, которые наверняка никто еще не целовал! Ее румяное личико, ямочки на щеках, похожих на цветы яблони! Это было выше сил Сяо Чжао – сердце не камень.
4
Дин был очень доволен собой.
Впервые в жизни он обманул. И кого? Самого Сяо Чжао, к которому не подступишься! Да еще получил монету! Интересно! Может, он прикончит его и все обойдется? Кто знает? Не надо бояться. Страшнее не делать, чем делать, никогда не известно, что чем кончится. Будь он в молодости смелее, может, и не стал бы таким никчемным. Ладно, надо начать с Сяо Чжао! Он не считает Дина человеком, так пусть удивится! Дин не собирался стать героем, он знал себя. Геройство не для него, он только попробует. Получится, значит, можно считать, что отблагодарил Чжан Дагэ, не получится – кто знает, что тогда будет. Будущее так же туманно, как прошлое. Только в настоящем есть немного солнца. А Сючжэнь, девочка, как она мила! Его сын мог бы на ней жениться! Где он? Где жена? Дин посмотрел на проходившего мимо почтальона: всем носят письма, только ему не носят! Надо бы выпить! Деньги ведь дармовые.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1
Лао Ли мучился: не с кем было поделиться горем. Госпожа Ли не так сварлива, как Туша или Доска, но понять Лао Ли не способна. Да и нелегко его понять. Он не поэт, не безумствует при виде прекрасного, но душа его была полна неясных видений: то чудилось ему поле пшеницы, то холм, а над ним серп луны, то ручей с травой и цветами по берегам, то всплеск воды и лягушка. Все будто в тумане. Он не сумел бы выразить это словами, но, должно быть, прекрасное представлял себе именно в виде таких картин. Столь же неясным был для него идеал женщины. Чжан Дагэ он сказал, что это поэзия. Возможно, когда-нибудь он встретит свою «поэзию», будет ее боготворить и заявит во всеуслышание: вот она – моя «поэзия». Увы, госпожа Ли была далека от его идеала.
