– Счастливая вы! Дети есть, муж – мастер на все руки. Дом – полная чаша.
– Да это так кажется, сестра. В каждой семье свои трудности. Все думают, Дагэ умный; ничего подобного. Только это между нами. О дочери не заботится, да и о сыне тоже. С утра до вечера устраивает дела родственников и друзей, а я одна – и купить и приготовить. Сын домой не ездит, дочь живет при школе – в общем, все на мне. Я, можно сказать, на побегушках; будто так и надо. В доме, разумеется, есть все – и поесть, и попить, и одеться, но никто не знает, что я живу хуже прислуги.
Госпожа Чжан улыбалась, но лицо ее покрылось красными пятнами.
– Прислуга, та хоть может отдохнуть. А я – никогда! С утра до ночи ни рукам, ни ногам нет покоя. А у вашего любимого Дагэ характер собачий, не знаешь, чего от него ждать. С людьми он вон какой обходительный, а придет домой, всю злость на мне срывает. – Госпожа Чжан вздохнула. – Кого винить в том, что мы родились женщинами? Так уж нам на роду написано. Все удовольствия – мужчинам, а нам – одни мучения! От судьбы не уйдешь! – Госпожа Чжан печально улыбнулась: пессимизм сменился покорностью.
– А вам и в самом деле нелегко, госпожа Чжан. Я часто говорю, таких людей, как вы, раз, два – и обчелся. За что ни возьметесь – постирать ли, приготовить ли, сбегать за покупками – все горит в руках.
Госпожа Чжан кивала, и от души как будто отлегло. А гостя продолжала:
– Если бы я хоть чуть-чуть походила на вас, то считала бы себя самой счастливой.
– Ну зачем вы так говорите! Вы хорошо справляетесь с хозяйством! – Госпожа Чжан не могла не похвалить гостью. – А сколько муж зарабатывает?
– Точно не знаю. Друзья и родственники редко платят, вместо этого дарят по праздникам чай. Чаю у нас больше, чем муки, но одним чаем не проживешь! Не надо было ему становиться врачом! Лечит-лечит и не знает: заплатят или нет. А стоило ошибиться, сразу упекли! Ни минуты спокойной нет, иногда умереть хочется. Смотрю, невесты и молодые женщины слоняются с утра до вечера, иглы в руки не возьмут, нитки не вденут, наряжаются – и все.
– Это верно! – поддакнула госпожа Чжан. – Но слоняются они днем, а ночью их колотят! Лучше вообще не
выходить замуж…
– А с какой завистью перезрелые девицы смотрят на
паланкин!
– О! – хором воскликнули женщины и умолкли.
Гостья погрела руки у печки и спросила:
– Тяньчжэнь еще не помолвлен?
– Этот старый черт, – госпожа Чжан бросила взгляд на кабинет, – с утра до вечера устраивает чужое счастье, а до родных детей ему дела нет!
– И не говорите, в наши времена с грамотными детьми нелегко, не то что с нами, глупыми.
– Просто не верится, что отца не интересуют дети! Просто не верится! – снова распалилась госпожа Чжан. – Ты видела, наверное, старшую дочку из дома Ци, они живут на улице Великой простоты. И собой она ничего, и руки золотые, и грамотная, по улицам без дела не мотается. Сказала я ему как-то о ней. Куда там! Слушать не хочет. Чего только не наговорил: и торговцы они, и девушка вся в. веснушках. А где ты видела девушку без веснушек? Положи побольше пудры, и нет веснушек, разве не так? Мне ведь нужно, чтобы сноха была человеком. Подумаешь, веснушки! Иностранки и те с веснушками! Я свое, он свое. А теперь она вышла замуж за полковника. С утра до вечера катается на автомобиле, и веснушки, оказывается, не мешают.
Пока госпожа Чжан набирала воздух для новой тирады, гостья сказала:
– У меня веснушек не так уж много, а однажды я чуть было не попала под машину…
– Вот и прозевали из-за него хорошую девушку. Потом он нашел девицу из дома Ван, ну, эта отчаянная, целыми днями торчит в торговых рядах «Восточное спокойствие» [12], завитая как баран, летом для фасона чулок не носит. Я как услышала, так на дыбы. Слов не стала тратить. Не надо, и все! Не пущу я в дом эту расфуфыренную вертихвостку! Не могу! Как только он меня не уговаривал. И богатые они, и с положением, и после окончания Тяньчжэню не надо будет беспокоиться о месте. К счастью, вернулся Тяньчжэнь, поговорили они с отцом, и после этого больше ни гугу.
– Что же сказал Тяньчжэнь? – полюбопытствовала гостья.
– Глупость сказал! До окончания, говорит, и слышать не хочу ни о какой свадьбе. А надумаю жениться, обойдусь без отца.
– Свободный брак! – сразу смекнула гостья.
– Именно! Свобода, во всем свобода. Одна только мать не свободна: с утра до ночи готовь, стирай, вытирай! А этот старый черт слова не скажет сыну, знай попыхивает своей трубкой, будто не он сына кормит, а сын его. Даже зло берет. Не потому, конечно, что сын отказался от этой вертихвостки, а потому, что он делает все, что хочет, видно, матери так и не дождаться невестки в доме. Я тогда ничего не сказала, ушла к своим, а про себя решила: вы пользуетесь свободой, ну и я отдохну хоть несколько дней! Некому будет готовить? Пусть!
Последнее слово госпожа Чжан произнесла с таким запалом, что даже пучок на голове у нее подпрыгнул.
– Правильно сделали, что проучили их, – поддакнула гостья.
Но госпожа Чжан грустно рассмеялась:
– Решить-то я решила, а у своих пробыла всего полдня. Не могу расстаться с этим паршивым домом: то мне казалось, будто огонь в очаге погас, то будто Дин Второй извел много топлива. Свой дом все равно что сын, хоть и плох, а не бросишь. Дня не могу без них прожить, я ведь не бесчувственная. Да и родственники
