посмотреть, кто пришел.
Там была соседка с последнего этажа. Поднималась к себе, волоча два пухлых полиэтиленовых пакета (наверное, припозднилась с электрички). Пакеты, впрочем, поставила на ступеньки.
— Вот, — сказала она, тяжело дыша, — у вас в почте лежало.
Протянула конверт. Машенька взяла, посмотрела на надписи, не в силах ничего прочитать.
— Спасибо за любезность, — и вдруг сообразила. — Но, простите, каким образом вы смогли…
— Ящик-то ваш, того, — сообщила соседка, понизив голос. — Что шпана творит, вы подумайте! Дверцу выдернули. С петельками. Под ногами валяется. Вот я и…
Машенька отчетливо помнила, что всего три часа назад, когда она несколько раз бегала на улицу встречать «скорую», почтовый ящик был цел. Как и все прочие, кстати.
— Спасибо, — автоматически сказала она.
— Вы, это, с утра позвоните в отдел доставки, или куда там еще. Пусть пришлют мастера.
— Непременно.
— Руки б пообрывала, — сказала соседка и потащилась вверх по лестнице. — Уроды… Развели дебилов…
Машенька закрылась в квартире и оперлась спиной о дверь. Про свалившееся на нее горе — промолчала. Зачем, кому какое дело… Шпана? — думала она. — Мальчишки? Ой, вряд ли. Подложили бы дымовуху или напихали мусора, а если уж приспичило курочить ящики — то почему наш! Чем другие жильцы лучше? Как странно…
За что мне все это?
Она рассмотрела, наконец, конверт. Адресовано матери, фамилия имя и отчество написаны полностью. Обратный адрес отсутствует, в поле отправителя стоят буквы «С. П.» Инициалы, очевидно. Или первые буквы имени и фамилии. На штемпеле легко читается город: Санкт-Петербург. А также дата — пятнадцатилетней давности.
Письмо отправлено пятнадцать лет назад? Ошибка!
Конечно, ошибка, сказала себе Машенька, направляясь в большую комнату. Остановилась на пороге, оттягивая время. Вытащила из конверта сложенные листки бумаги — хороший повод, чтобы не входить. Заставила себя сделать шаг…
Здесь плохо пахло; или это только казалось? Сладковатый дух витал в помещении, вызывая дурноту. Смерть пахнет, даже если Ее еще нет; когда же Она так близко, что дотронуться можно, — запах этот ни с чем не спутаешь… И было почему-то холодно. Машеньку пробрал озноб.
Покойница лежала в той же позе, в какой ее оставили (как же еще?) Руки на груди, глаза закрыты. Глаза мать закрыла сама, перед тем, как уснуть навсегда. Чтобы не смотреть на нее, Машенька развернула письмо и пробежала взглядом первые строчки.
«
Ровный понятный почерк, легко читается, но смысл, — каков во всем этом смысл? Кто автор, о чем пишет? Неонила Ивановна — это, собственно, имя-отчество матери… Машенька перечитала первую страничку… нет, все мимо. Никому это теперь не нужно.
Тут и телефон завякал. Дочь с облегчением бросила письмо на стул возле кровати. База с трубкой размещалась на тумбочке в прихожей. Хороший повод, чтобы уйти и не натыкаться взглядом на это птичье лицо, столь внезапно ставшее чужим и незнакомым. Заострившийся нос и скулы, ввалившиеся щеки…
— Машу-вать, снегурочка моя, — нежно произнесли в трубке. — Чего мобильник отключила?
— Подожди, сейчас посмотрю… Аккумулятор сел.
— Давай мы тебе новую трубу купим.
— У меня их теперь две…
Звонил Женатик. Так мать называла мужчину — за глаза, конечно, — из-за которого Машенька в свое время разум потеряла. И прозвище это прижилось в их доме. Что касается обращения «Машу-вать», то сия милая кличка возникла еще в школе, хорошо хоть, пользовались ею немногие — мать, Женатик вот тоже.
— Это ты недавно звонил? — спросила она. — Прости, я не успела подойти.
— Не я. Наверное, другой кавалер. Ох, заревную!
— Что ты хотел?
— Приезжай ко мне. Прямо сейчас. Супруга изволила к родственникам отбыть, и пацанов с собой прихватила. Только не шуми, я вижу, сколько на часах. Ты вызови такси или, там, машину на шоссе поймай, не думай о деньгах…
— Мама умерла, — сказала Машенька.
— Что? — он осекся.
— Мама. Умерла. Сегодня вечером.
— Подожди… Как умерла?
— А как умирают? — закричала Машенька. — Например, когда с гриппом после инсульта на работу ходят! Или когда «скорая» по часу на вызов едет! Что неясно?
— Еду, — сказал Женатик. — Держись, ежик.
Отключился.
Неужели и вправду приедет?
Никого у них с матерью нет — одни на свете. Впрочем, отец… Был отец. Вернее, есть. Третий муж Неонилы Ивановны, которого мать презирала пуще всех прочих мужчин. За что? За то, говорила она, что спать в носках ложился. Машенька хорошо к нему относилась: нормальный мужик. Виделись только очень редко.
Да, плохо быть одной, особенно, если совсем одна. Всю жизнь мать ей об этом толковала, а она посмеивалась. Только сейчас поняла, насколько это плохо…
4
Разговор непонятным образом раскачал ее и взвинтил. Сидеть она больше не могла: апатия разом сменилась жаждой деятельности. Она пометалась по квартире, не зная, чем себя занять; попыталась мыть посуду, подумала, не сготовить ли чего… от мыслей о еде тут же замутило. Потом она вдруг вспомнила, что нужно разобраться с вещами. Сработал стереотип поведения: когда человек уезжает в больницу, его собирают. Мать уезжала вовсе не в больницу, но дочь словно забыла об этом: главное было — занять руки.
Она перебралась в среднюю комнату. (Большую и среднюю занимала мать, в дальней жила дочь.) Кровать, кресло с высокой спинкой, платяной шкаф, секретер с книгами, музыкальный центр… Она выгребла из платяного шкафа всякую всячину. Нашла чулки, платье, комбинацию поприличнее. Жаль, некому было ей сказать, что никакие вещи сейчас не нужны, что их придется везти в морг
Она искала деньги.
Была ли у матери заначка, спрятанная втайне от дочери? И если была, то где искать? Машенька наскоро распихала вытащенное барахло обратно по полкам и опустилась в кресло. Поднимать матрас? Рыться в книгах, вытаскивать и переворачивать ящички?.. Фу, как пошло.
