Построен сумасшедших дом. И там приют себе смиренный Танцорка юная нашла, — Краса и честь балетной сцены, На содержании была: N.N., помещик из Казани, Богатый волжский старожил, Без волокитства, без признаний… . . . . . . . . «Мой друг! — ему я говорил — Ты не в свои садишься сани: Танцоркой вздумал управлять! Ну где тебе?…..» Но обратимся поскорее Мы к нашим буйным молодцам. Они стоят в пустой аллее, Коней привязывают там. И вот, тропинкой потаенной Они к калитке отдаленной Спешат, подобно двум ворам. На землю сумрак ниспадает, Сквозь ветви брезжит лунный свет И переливами играет На гладкой меди эполет. Вперед отправился Маешка, В кустах прополз он, как черкес, И осторожно, точно кошка, Через забор он перелез. За ним Монго наш долговязый, Довольный этою проказой, Перевалился кое-как. «Ну, лихо! сделан первый шаг! Теперь душа моя в покое, Судьба окончит остальное!» Облокотившись у окна, Меж тем танцорка молодая Сидела дома и одна. Ей было скучно, и зевая Так тихо думала она: «Чудна судьба! о том ни слова! На матушке моей чепец Фасона самого дурного, И мой отец, — простой кузнец. А я — на шелковом диване Ем мармелад, пью шоколад; На сцене — знаю уж заране — Мне будет хлопать третий ряд. Теперь со мной плохие шутки! Меня сударыней зовут, И за меня три раза в сутки Каналью повара дерут. Мой Pierre не слишком интересен: Ревнив, упрям, что ни толкуй, Не любит смеха он, ни песен, Зато богат и глуп <…….>. Теперь не то, что было в школе: Ем за троих, порой и боле, И за обедом пью люнель. А в школе… Боже!.. Вот мученье! Днем танцы, выправка, ученье, А ночью жесткая постель. Встаешь, бывало, утром рано, — Бренчит уж в зале фортепьяно, Поют все врозь, трещит в ушах; А тут сама, поднявши ногу, Стоишь, как аист на часах. Флери хлопочет, бьет тревогу… Но вот одиннадцатый час! В кареты всех сажают нас. Тут у подъезда офицеры Стоят все в ряд, порою в два. Какие милые манеры! И все отборные слова! Иных улыбкой ободряешь, Других бранишь и отгоняешь, Зато вернулись лишь домой, Директор порет на убой: Ни взгляд не думай кинуть лишний, Ни слова ты сказать не смей; А сам, прости ему Всевышний, Ведь уж какой прелюбодей!..» Но тут в окно она взглянула И чуть не брякнулась со стула: Пред ней, как призрак роковой, С нагайкой, освещен луной, Готовый влезть почти в окошко, Стоит Монго, за ним Маешка. «Что это значит, господа? И кто вас звал прийти сюда? Ворваться к девушке — бесчестно!» «Нам, право, это очень лестно!» «Я вас прошу, подите прочь». «Но где же проведем мы ночь?
