ему приписывают гораздо больше, чем есть.
Смиттен. – В качестве министра внутренних дел вы получали доклады от департамента полиции о том, какие есть тайные кружки на учете, возбуждающие подозрение своею деятельностью. Намечались ли у вас, как у министра внутренних дел, опасные ячейки каких-нибудь тайных организаций или темных сил, которые опасны с точки зрения государственного порядка или с точки зрения опасности по шпионству?
Штюрмер. – Таких докладов я не помню, не было слова шпионаж, – я не понимаю к чему это, – может быть эти сведения были, но у меня не было.
Смиттен. – Вам известна личность тибетского врача Бадмаева?
Штюрмер. – Конечно, известна, я его видел у нескольких моих знакомых. Это было давно.
Смиттен. – Лично вы знакомы с Бадмаевым?
Штюрмер. – Он был приглашен к моей жене, и он ей понравился. Затем последние 10 лет я его в глаза не видел. Затем он был в одной комиссии, которая была при святейшем синоде выбрана, когда я был членом Государственного Совета, под председательством Игнатьева, и Бадмаев там был по духовным вопросам своего бурятского верховного управления.
Смиттен. – А известна вам личность Андроникова?
Штюрмер. – Известна.
Смиттен. – Вы лично были знакомы?
Штюрмер. – Я расскажу знакомство с Андрониковым. Когда я был директором департамента общих дел, то министр юстиции Муравьев написал Плеве относительно одного дела, что там какой-то шантаж и что он обращает внимание на причисленного к Министерству Внутренних Дел Андроникова. Плеве поручил вызвать Андроникова и с ним переговорить относительно того, что на него возложено такое обвинение. Это дело находится в министерстве. Я его вызвал, и тут с ним познакомился. Он просил меня попросить у Плеве аудиенцию, которая и была ему дана. Когда я с Плеве говорил, он сказал оставить это дело. Андроников у меня был в ближайший визит, кажется в новый год, расписался, затем несколько раз заставал меня дома. Он очень образованный человек, вот все, что я знаю. Он прислал мне икону, когда я был назначен. В день Пасхи приехал и яйцо мне привез.
Смиттен. – Лично вы принимали это, как дань уважения, или вы понимали, что за этим кроется что-нибудь другое?
Штюрмер. – Единственное дело, о котором я говорил, это было издание газеты «Голос Русского», в которой, когда я ушел, он меня очень разнес. Я должен быть справедливым, он не просил, чтобы ему субсидию дали, он говорил о своих сотрудниках.
Смиттен. – Для вас, как для министра внутренних дел, обрисовались какие- нибудь связи, знакомства, его занятия или деятельность? Совершенно это вам неизвестно? Докладов об Андроникове в департаменте полиции вы никогда не получали?
Штюрмер. – Я не помню.
Смиттен. – Вам чужда была молва об Анроникове по Петрограду, что он находится на положении лица, которое даже выселить из квартиры нельзя?
Штюрмер. – Как же не знал, во всех газетах было написано.
Смиттен. – Он пользовался этим иммунитетом?
Штюрмер. – Все тысячи дел я не могу узнать. Такого дела не возбуждалось.
Завадский. – Так что до вас доходило, что его нельзя выселить из квартиры, что по указу его величества состоялось это решение о выселении, но нельзя было привести его в исполнение.
Штюрмер. – Не знаю.
Смиттен. – Вы не нашли, что здесь что-то противозаконное, ненормальное?
Штюрмер. – Если бы я знал, может быть я и нашел бы, но я не вникал. Никакой физической возможности не было, для этого есть сослуживцы-сотрудники и, если бы что было, я бы не оставил.
Смиттен. – Личность князя Андроникова внимания на себе не останавливала?
Штюрмер. – Большой болтун, очень тонкий и хитрый человек.
Смиттен. – Он был близок ко двору; имел он непосредственный доступ к государю и государыне?
Штюрмер. – Убежден, что нет, убежден, что нет. В придворных сферах был слух, что его чуждаются.
Смиттен. – Почему его чуждаются, это также вашего внимания не останавливало?
Штюрмер. – Я себе мог объяснить только тем, что он, вероятно, просил деньги на издание своего журнала.
Смиттен. – Известна ли вам личность Бурдукова?
Штюрмер. – Я его знал, но не вижу его второй год.
Смиттен. – Он субсидировался когда-нибудь Министерством Внутренних Дел?
Штюрмер. – При мне никогда.
Смиттен. – Может быть вы знаете, у кого он состоял, когда требовал материальную поддержку?
Штюрмер. – Насколько я знаю, числился в Министерстве Внутренних Дел. Затем, я слышал, что он был откомандирован в комитет.
Смиттен. – Он не состоял в числе тех лиц, которые были на учете Министерства Внутренних Дел, в качестве лиц, принадлежащих к кружкам сомнительного характера?
Штюрмер. – Он был очень близок. Он получил наследство от князя Мещерского: «Гражданин».
Соколов. – Я слушал ваши ответы на вопросы другого члена Комиссии. Мое внимание обратило ваше выражение, что вы познакомились и увидели кружок, группирующийся вокруг Распутина.
Штюрмер. – Дамский кружок, я знаю, что там была барышня Головина.
Смиттен. – Фрейлина?
Штюрмер. – Да, кажется, фрейлина ее мать, затем я упомянул о Вырубовой. Я не знал этого кружка.
Соколов. – Вы видели этот кружок или слыхали о нем?
Штюрмер. – Слыхал.
Соколов. – От кого?
Штюрмер. – В отчетах.
Соколов. – В отчетах ваших филеров, охранников?
Штюрмер. – Да.
Соколов. – Вы слыхали, что государь назначает Протопопова, а вы приехали, чтобы своих кандидатов назначить?
Штюрмер. – Когда я приехал, государь сказал: «Я исполняю просьбу Протопопова, передайте А.А. Хвостову, что я благодарю и увольняю его».
Соколов. – Вы ваших кандидатов не указывали?
Штюрмер. – Я был не подготовлен, что министром внутренних дел будет Протопопов.
Соколов. – Государь не сказал, чем он руководствовался?
Штюрмер. – Извините, может быть вам кажется это странным, но государь не держался той системы, чтобы предоставлять выбирать. Когда он спросит: «На кого вы можете указать?»
