ничего не имел – это вопрос другой!… Тут выясняется, что А.Н. Хвостов в деле действительно принимал участие… И вот последний раз было (перед тем я у Распутина в течение всего того года почти совершенно не бывал) – Распутин приехал обедать к Червинской на уху и был чрезвычайно грустен и задумчив. (Это было вскоре после назначения Штюрмера: в феврале или январе 1916 года.) Это было последний раз, что я его видел… Он заявил: «Ах, Хвостов нечист! Хвостов нечист! мне все это так неприятно, так грустно» и т.д.…
Председатель. – Это было, когда расследование уже началось?
Андроников. – Когда началось и когда он от Мануйлова узнал обо всем том, что происходило.
Председатель. – Значит, он приехал к Червинской и встретил вас там?
Андроников. – Я был приглашен к обеду. Потом приехала Акилина Лапшинская.[*] Эта госпожа с меня глаз не спускала, шипела, как змея, говорила колкости и гадости все время! Я говорю: «Скажите, Акилина, что вы ко мне придираетесь сегодня?» – «Да мы все знаем отлично, что вы в этом деле нечисты, что вы принимали участие!» – Тут я взбесился и говорю: «Да вы сумасшедшая!»… Тут мы поругались, и это было последнее мое свидание с Распутиным и с Акилиной… Тут она мне еще шипела и доказывала, что ей известен очень подробно весь мой разговор с Воейковым. Я должен сказать, что я поехал встречать Воейкова, который возвращался из своего имения, из Куваки, Пензенской губ. В это время как раз шло следствие, и я хотел его предупредить, что Штюрмер, по моему мнению, ведет очень пристрастно все дело и что, несомненно, в этом деле Хвостов, как мне казалось, не так виноват. Тут я обрушился на Распутина: в разговоре с Воейковым я, конечно, Распутина не щадил и ругал его…
Руднев. – Я хотел задать такой вопрос: как себя вел Распутин в Царском Селе? Вы говорили, что не верили рассказам о безобразиях, им чинимых, в Царском Селе. Он там пьянствовал?
Андроников. – Нет, нет! Я глубоко убежден, что он притворялся святым…
Руднев. – А у Вырубовой?
Андроников. – Тоже.
Руднев. – У Вырубовой вы видели Распутина?
Андроников. – Видел один раз.
Руднев. – Как он вел себя?
Андроников. – Вел он себя прилично. Там была сестра Вырубовой – Пистолькорс.
Руднев. – А обычное трепание по плечу было?
Андроников. – О да! это – постоянно… И тут было.
Руднев. – Но из границ приличия не выходил?
Андроников. – Нет.
Руднев. – Так что Распутин у вас – там – был совершенно другим?
Андроников. – Совершенно другим. Нужно вам сказать, что он меня боялся!… Он знал мой совсем независимый, правдивый язык, он знал, что я ни перед чем не остановлюсь!… Он несколько раз, после хорошей рюмки вина, отводил меня в сторону и говорил: «Знаешь, ты добрый человек! Я тебе скажу: никогда не верь, что тебе будут говорить, что я люблю Аннушку… Никогда не допускай мысли, что я был в коротких отношениях с ней!»…
Руднев. – Скажите: это случайно, что Варнава из Тобольска и Распутин из Тобольска?
Андроников. – Тут кроется недоразумение: Варнава глубоко ненавидел и презирал Распутина! И до сих пор это для меня совершенно ясно… Варнава, прежде всего, строгий монах. Распутин – развратник. Так что эти два понятия уже совершенно не сходятся. Распутин виделся раньше с Варнавой, так как Варнава был один из тех архиереев, которые его не ругали, напротив, был с ним в добрых отношениях… Но Распутин не выдвигал при дворе Варнаву, потому что Варнава уже 20 лет был при дворе, ибо при вдовствующей императрице был вхож через Константина Константиновича и через греческую королеву Ольгу Константиновну, которая знала его давно… Он давно был своим человеком при дворе. Распутин просил его сделать епископом Тобольским, так как при этом архиерее он бы легче безобразничал, вмешивался в дела, чем при другом епископе…
Председатель. – Каким же образом при Варнаве, которого вы охарактеризовали, как строгого монаха, развратничать было бы легче?
Андроников. – Распутин думал, что Варнава будет сквозь пальцы смотреть и при случае поддержит его, т.-е. не будет открывать все его гадости, как это делали целый ряд губернаторов и архиереев…
Руднев. – Что же? Варнава был добрый, слабый человек? – Так вы это объясняете?…
Андроников. – В душе своей Варнава его ненавидел, но ради Царского Села прощал ему многое: il fermait son bec…[*]
Председатель. – Так что этот Варнава был монах с некоторым расчетом?
Андроников. – Да… О, да! Их постоянно сводили вместе в Царском и заставляли быть в добрых отношениях…
Руднев. – Не приходилось ли вам прежде, чем через Распутина, топить Сухомлинова через Воейкова и как-нибудь действовать на Царское Село?
Андроников. – Да, приходилось… Я прямо, непосредственно говорил Воейкову, а он рассказывал царю.
Руднев. – А вы просили Воейкова докладывать государю?
Андроников. – Просил.
Руднев. – А вы сами не писали государыне?
Андроников. – Писал.
Руднев. – Вы не можете сказать, когда вы государыне писали.
Андроников. – 1 сентября 1914 года. Я писал вдовствующей императрице подробнейшее письмо на французском языке, где я характеризовал эти отношения…
Руднев. – Помимо Воейкова вы не действовали в этом смысле?
Андроников. – Да, очень часто…
Руднев. – Прежде, чем писать государыне Марии Феодоровне, вам приходилось быть на фронте, в Ставке Николая Николаевича?
Андроников. – Нет, никогда… Я ездил на фронт в октябре 1914 года: т.-е. я ездил в Варшаву и, между прочим, заехал к моему бывшему учителю по Пажескому корпусу – Епанчину, который мне говорил о том, что очень нехорошо на фронте и что он в этом винит, главным образом, Сухомлинова. В Варшаве я встретил Белосельского, бывшего командира… полка, который мне говорит, что Ренненкампф недалеко. Я тогда проехал к Ренненкампфу. Тогда я услыхал от Ренненкампфа такую вещь, что армия чуть ли не гибнет, благодаря тому, что Сухомлинов виноват!… Ренненкампф написал по этому поводу записку и эту записку просил передать.
Председатель. – Какие отношения были у Сухомлинова с Распутиным?
Андроников. – Никаких… Я, по крайней мере, не знаю.
Соколов. – Мне хотелось бы выяснить ваши отношения к распутинскому кружку. Вы упоминали, что у Сухомлинова встречались с г-жей Червинской: вы с ней были знакомы раньше? Кто такая Червинская?
Андроников. – Родственница – родная кузина Бутовича, первого мужа Сухомлиновой.
Соколов. – Какое общественное положение она занимала?
Андроников. – Она – рантье. Жила так, как все живут…
Соколов. – Она принадлежала к кружку Распутина?
