Председатель. – Вы сказали раньше, что у вас было положительное отношение, если не ошибаюсь, к министерству доверия, так ведь?
Протопопов. – Нет, извините, я в этом отношении, понятно после войны, считал, что непременно нужны глубокие перемены. Я думал, но что же, я ничего не мог сделать? Ведь это была одна мечта, в этом был весь ужас моего положения. Я хотел сделать крупные творческие реформы; с одной стороны, еврейский вопрос меня интересовал, с другой стороны, мне хотелось непременно сделать еще многое против немецкой политики, которая была ужасно вредна, – я в Совете Министров против немецкого землевладения спорил, – я хотел провести большие коренные реформы, меня интересовал менонитский вопрос, но нужны люди…
Председатель. – Мы несколько уклонились. Давайте выяснять вопрос о министерстве доверия.
Протопопов. – Я думал, что нужна судебная ответственность перед Государственной Думой.
Председатель. – Вы в вашей деятельности отрицательно относились, для данного момента, к осуществлению ответственного министерства, чего требовала вся страна.
Протопопов. – В данном случае я думал, что нужно министерство судебной ответственности.
Председатель. – Значит, страна желала министерства доверия, ваш же проект был, в противовес этому, судебная ответственность министров перед лицом Государственной Думы.
Протопопов. – Да, хотя нужно сказать, что государь отлично понимал, что необходимо сделать движение навстречу желаниям народа, и он это сделал бы после войны.
Председатель. – Он это отлично понимал, а пока?
Родичев. – Пока что – назначил Штюрмера.
Протопопов. – Вот как это случилось, видите ли, это последнее назначение, оно продиктовано тем, что, когда валится все, нужно брать таких людей твердых.
Председатель. – Каких же людей?
Протопопов. – Столпов.
Родичев. – Вы знали, кто такой Штюрмер?
Протопопов. – Я потом только узнал. Это были люди, которые меня называли перед государем сумасшедшим. Это бог знает что такое, там клевета такая шла.
Председатель. – Где, там?
Протопопов. – У царя, там прямо говорили, что я сумасшедший. Вначале государь мне сказал, когда я спросил, кто? Он сказал – оба.
Председатель. – Кто оба?
Протопопов. – Трепов и Штюрмер.
Председатель. – А мне казалось, что вы говорили про их сумасшествие.
Протопопов. – Т.-е. обо мне говорили все время. Один мне говорил – он про вас сказал; а когда я спрашивал, другой мне говорил – он про вас сказал; тогда я спросил государя. Государь мне говорит – оба про вас сказали. Вообще мне было очень трудно, я три раза просился уйти, три раза.
Председатель. – Вернемся к вашему назначению.
Протопопов. – Мне казалось возможным сделать все по-хорошему. Я совершенно не ожидал такого настроения, которое оказалось, я его не ожидал, потому что хотя у меня были сведения из департамента полиции о том настроении, которое идет, но в такой мере я не ожидал. Одна из вещей, которая мне не нравилась, это – контр-разведка, я убежденно постоянно против нее спорил, говорил, что она идет по пути преступлений.
Председатель. – Почему вы это думали?
Протопопов. – Потому что вместо того, чтобы освещать те вопросы, которые нужно было освещать, они хватались за сахар, за булку, там где сладко. Вся эта публика была скверная; ведь в контр-разведке состоял Мануйлов-Манасевич, это мне было известно, только, пожалуйста, не думайте, что он был в Министерстве Внутренних Дел при мне. Прошлый раз министр юстиции мне сказал, что Манасевич-Мануйлов был в Министерстве Внутренних Дел, – утверждаю, что нет.
Председатель. – Так про скверную публику…
Протопопов. – По-моему, публика была скверная, она занималась вымогательством, в этом я убежден, но доказательств у меня нет, это было мое впечатление. Я просил государя о помиловании Добрушкина, потому что туда посылают либо людей, которые ничего не понимают, либо выпускают на них такого трезора.
Председатель. – Кого вы имели в виду, когда говорили о скверной публике, пристраивающейся к контр-разведке.
Протопопов. – Я скажу, во главе был генерал Батюшин. Я не смею сказать, что он нечестный, но он человек умный, свирепый. Я повторяю, это мое впечатление, я могу ошибиться. Потом был и Резанов и Логницкий.[*]
Председатель. – Кто в ваше время состоял в контр-разведке в вашем министерстве?
Протопопов. – Как, в вашем министерстве? У меня не было контр- разведки.
Председатель. – Нет, кто был при вас в Военном Министерстве во главе контр-разведки?
Протопопов. – Батюшин. Он от Ставки зависел, он имел большой вес.
Председатель. – Через кого он имел вес?
Протопопов. – Я думаю, через Алексеева.
Председатель. – Это ваше предположение?
Протопопов. – Мое предположение.
Председатель. – Вначале вы сказали, что о вашем назначении вам позвонил Штюрмер.
Протопопов. – Т.-е. он не позвонил, а позвал к себе и сказал мне, что государь меня предложил…
Председатель. – Когда это было? Незадолго до вашего назначения?
Протопопов. – Да.
Председатель. – Когда вы сблизились с Распутиным?
Протопопов. – Никакой близости у меня с ним не было.
Председатель. – Когда вы начали с ним встречаться?
Протопопов. – Я его впервые увидел, когда я лежал больной у Бадмаева. Бадмаев привел его ко мне. Это было на мызе в Спасском.[*]
Председатель. – Когда это было?
Протопопов. – Три года тому назад. Я был страшно болен, у меня был миэлит и неврастения.
Председатель. – Затем дальше?
Протопопов. – Я его первый раз тогда увидел. Вообще я его видел в жизни раз 15-16. Я это вспомнил, сидя в своей камере, и записал себе; да, приблизительно 15-16 раз я его видел всего-навсего.
Председатель. – Какие были за эти встречи между вами разговоры, касающиеся дел государственной важности?
Протопопов. – С ним говорить систематически нельзя было. У него бывали мысли верные, а иной раз совершенно чепуховые, совершенно вздорные. У него была характеристика людей, он людей мало видел, но довольно метко определял. Это свойство у него было; потом, зло не говорил про людей, это мне нравилось.
Председатель. – Нам хотелось бы знать, что он говорил в отношении своих
