снять».
Председатель. – С чего копию?
Протопопов. – Да вот с этой бумаги. Это была бумага из штаба.
Председатель. – Он ведь вам ее дал?
Протопопов. – Он и увез ее с собой в штаб и больше я не видел. Мне это показалось подозрительным в связи с тем, что говорил Штюрмер, что бояться можно. И вообще я неодобрительно отношусь к тому, насколько мне это известно, как было ведено дело Мануйлова.
Председатель. – Вы на другой вопрос переходите. Что вам в этом казалось подозрительным и по какому поводу в связи с этим Штюрмер сказал, что нужно остерегаться?
Протопопов. – Он мне все время говорил, что нужно остерегаться.
Председатель. – Остерегаться Степанова в каком смысле?
Протопопов. – Что человек этот очень хитрый.
Председатель. – Что же он изменник, шпион?
Протопопов. – Нет, что он неверный.
Председатель. – Что вам казалось подозрительным?
Протопопов. – Почему не оставил копии, почему письма подлинного не показал, и, потом, по правде сказать, в Степанове мне было неприятно одно обстоятельство: он человек может быть очень хороший и даже, думаю, что хороший человек в общем, честный, потому что мне последующие обстоятельства показали, что он, вероятно, искренний человек, но он выпивал много: каждый вечер был выпивши.
Председатель. – Вы уклонились в сторону от вопроса. Что же вам показалось подозрительным и в каком отношении, т.-е. в чем вы подозревали в тот момент Степанова?
Протопопов. – Просто, что опять таки Мануйловская история подымет смуту, которая, в сущности говоря, до меня совершенно не касалась.
Председатель. – Нет, простите. Вам, министру внутренних дел, товарищ министра внутренних дел предъявляет копию бумаги, полученную от штаба. В этой бумаге содержится указание на конспиративную переписку Манасевича-Мануйлова через Копенгаген с Германией, с которою Россия находится в состоянии войны. Так вот, – что делает русский министр внутренних дел с этой, предъявленною ему русским товарищем министра внутренних дел, бумагою?
Протопопов. – Хочет проверить ее.
Председатель. – Что же русский министр внутренних дел сделал распоряжение о проверке этой бумаги?
Протопопов. – Это было сделано.
Председатель. – Вы утверждаете, что это распоряжение было сделано?
Протопопов. – Утверждаю.
Председатель. – Что же русский министр внутренних дел проследил, чтобы это распоряжение его было исполнено?
Протопопов. – Проследил, потому что я спросил Степанова. Он сказал, что разобрал, что письмо подлинное.
Председатель. – Что же он разобрал? Министр внутренних дел убедился, в чем заключался разбор этой таинственной переписки через Копенгаген с Карлсбадом. В чем заключался разбор?
Протопопов. – Мне сказал товарищ, что это не оказалось правильной передачей.
Председатель. – Что не оказалось правильной передачей?
Протопопов. – Содержание этой бумаги не оказалось правильной передачей.
Председатель. – Вы помните содержание той бумаги, которую он передавал?
Протопопов. – Я не помню.
Председатель. – Она содержит в себе перехваченное письмо Манасевича- Мануйлова из Копенгагена о назначении Манасевичем-Мануйловым свидания в Карлсбаде, и об этом вы говорили раньше. Что же сделал русский министр внутренних дел по этому поводу?
Протопопов. – Он сказал своему товарищу: проверьте.
Председатель. – Не будем начинать снова. Товарищ министра сделал это?
Протопопов. – Проверил и сказал, что это письмо не имеет основания.
Председатель. – Это сказал товарищ министра внутренних дел Степанов?
Протопопов. – Да, сказал, что подлинное письмо не соответствует передаче.
Завадский. – В таком случае, что же вам не понравилось в Степанове?
Протопопов. – Ничего особенного не понравилось, потому что мне говорили, что он человек неприятный, человек неверный, которому я имел основания не доверять. Я думал, что он вводил меня во искушение нарочно.
Председатель. – Значит, вам Степанов сказал, что в этой переписке Мануйлова с Германией через Копенгаген нет ничего подозрительного?
Протопопов. – Да, – говорит, – это пустяки. Он мне так сказал, а это оказалось неправильно.
Председатель. – На мой ясный вопрос вы отвечаете ясным – да?
Протопопов. – Что именно, что да?
Председатель. – Т.-е. вам Степанов сказал, что в этой переписке нет подозрительного, что вы за Россию можете успокоиться?
Протопопов. – Да, в этом смысле, так и поняли.
Завадский. – Кроме влияния Распутина, у вас были какие-нибудь просьбы и давления со стороны Вырубовой, Андроникова?
Протопопов. – Андроникова? Ни под каким видом, он даже уехал из Петрограда.
Завадский. – Но когда это было все, в сентябре?
Протопопов. – Несколько раз я его видел.
Председатель. – Не было случаев, чтобы раньше назначения лиц на пост по Министерству Внутренних Дел вы рекомендовали этому лицу или другим, кто его рекомендовал, отправиться к Распутину?
Протопопов. – Нет, этого положительно не помню.
Председатель. – Вы не помните?
Протопопов. – Как, к Распутину? Перед тем, как я возьму на службу?
Председатель. – Да.
Завадский. – Лицо, которое в Заамурье…
Протопопов. – Это Хогондоков.[*] Нет, это положительно, нет, определенно отрицаю, потому что он был представлен государю и государыне, помнится так. Но при чем же тут Григорий Ефимович? Может быть я его и спрашивал, знает ли он его?
Завадский. – Почему министр внутренних дел спрашивает, знает ли он?
Протопопов. – Распутина? Это я так думал, я не считал ничего предосудительного в этом спросить.
Смиттен. – Ваш ход мысли?
Протопопов. – Ход мысли такой: знает или не знает? Ведь его мне рекомендовал Волконский, и мне он очень понравился, и очень хотелось его взять, но в Царском его не выбрали.
Завадский. – Вы спрашивали его, знает ли он, нравится ли он царю или
