знаем. Будьте любезны сказать ваше предположение, что вам известно.
Штюрмер. – Что об этом, вероятно, хлопотал Распутин.
Соколов. – Через кого он хлопотал?
Штюрмер. – Не знаю. Посредственные или непосредственные отношения были.
Соколов. – Ведь вы наблюдали за Распутиным, читали записи филеров, кто у него бывал, кто личностью Распутина интересовался. Через кого Распутин мог добиваться давления на министра юстиции и суд?
Штюрмер. – Я у него никогда в жизни не был и не знаю, где он живет.
Соколов. – Так что, через кого добивался Распутин, вы не можете сказать?
Штюрмер. – Позвольте мне этого не говорить.
Соколов. – Вы ссылаетесь на служебную тайну; какой у вас имеется мотив, чтобы не отвечать Следственной Комиссии?
Штюрмер. – Мне это было сказано доверительно.
Соколов. – Кем было сказано?
Штюрмер. – То, что было сказано относительно Распутина, касалось дела Ржевского, мне было сказано доверительно.
Соколов. – Я спрашиваю вообще о Распутине. Вы говорите – позвольте не отвечать, через кого Распутин хлопотал.
Штюрмер. – Через кого хлопотал я могу сказать свое заключение. Думаю, что он хлопотал в Царском Селе.
Соколов. – Через кого?
Штюрмер. – У него была знакомая, госпожа Вырубова.
Соколов. – Что вы знаете об отношении Распутина к Вырубовой?
Штюрмер. – Она была им совершенно загипнотизирована, она считала его за какого-то прорицателя, чуть не за святого человека.
Соколов. – А на кого Вырубова могла влиять?
Штюрмер. – Думаю, что перед известными лицами в Царском Селе могла ходатайствовать.
Соколов. – На кого она имела влияние?
Штюрмер. – Не влияние, а думаю, она могла просить.
Соколов. – Кого просить?
Штюрмер. – Думаю, что государыню, при которой она состояла.
Соколов. – Вы думаете, что Распутин влиял на Вырубову, а Вырубова на императрицу?
Штюрмер. – Что Вырубова имела к нему отношение – это мне известно, но дальше я не знаю. Она имела к нему поклонение, а дальше я не знаю.
Соколов. – Вы говорите, что Вырубова не могла сама непосредственно влиять на министра юстиции. Для того, чтобы влиять на министра юстиции, Вырубова должна была иметь еще посредника?
Штюрмер. – Этого я не могу сказать, так как это дело не моей компетенции; я не знал, что делается во дворце.
Соколов. – Ведь вы давно состояли в придворных чинах?
Штюрмер. – Да.
Соколов. – Ваше отношение ко двору, к Царскому Селу, продолжалось в течение последнего времени?
Штюрмер. – Да. Но они не были никогда близки. Я не открещиваюсь, напротив, но я говорю то, что есть. Я 15 лет ведал церемониальной частью.
Соколов. – Вы указали на одно из лиц, которое имело влияние на Распутина и которое могло просить молодую императрицу. Кто еще из лиц, проживающих в Царском Селе, имеющих влияние, имеющих возможность влиять на императрицу, вам известен?
Штюрмер. – Только одна Вырубова.
Соколов. – Других лиц вы не знаете? Не знаете ли кого-нибудь из статс- дам?
Штюрмер. – Нет.
Соколов. – Вам известна фамилия Ден?
Штюрмер. – Нет.
Соколов. – Фрейлина или статс-дама Буксгевден?
Штюрмер. – Она фрейлина, дочь нашего посланника в Дании, очень симпатичная, милая женщина.
Соколов. – Она принадлежала к числу лиц, которые влияли на политические воззрения молодой императрицы?
Штюрмер. – Нет, эта совсем другого характера.
Соколов. – А кто же из деятелей другого характера, характера г-жи Вырубовой?
Штюрмер. – Г-жа Вырубова была к ней очень расположена. Так как Вырубова очень добрая женщина, то я допускаю и теперь, что она могла о многом просить. Во всяком случае дружба тут была, это мне известно, а из мужчин я никого не знаю. На ближайших я могу указать на Буксгевдена.[*]
Соколов. – Вам не приходилось обращаться к Вырубовой, чтобы подготовить тот или другой вопрос?
Штюрмер. – Нет, нет, я получал указания, что сделать. Я не знаю, какое впечатление вы вынесли, но во всяком случае я свое знамя служебное держал высоко и никогда не делал ничего против закона.
Соколов. – Я не говорю, что против закона. Вы делали в пределах возможности. Вы, в качестве министра иностранных дел, министра внутренних дел и председателя Совета Министров, могли быть заинтересованы, чтобы тот или другой ваш государственный проект встретил бы сочувствие в Царском Селе.
Штюрмер. – Как можно обращаться к дамам. В дела государственные дамы не вмешивались, что же дамы понимают в государственных делах?
Соколов. – Вам приходилось с молодой императрицей говорить о государственных делах?
Штюрмер. – Очень часто.
Соколов. – Вы не можете сказать, на какие более серьезные государственные темы вам приходилось беседовать с молодой императрицей?
Штюрмер. – Я могу указать, например, на такой разговор. Государыню посещали поляки, часто в последнее время, осенью, перед тем временем, когда была речь о том, чтобы поляки получили то, что они просят. Они составляли списки, и тут раз был разговор об этом потому, что я приехал после того, как вышел один из поляков. И тут поневоле пришлось говорить на эту тему.
Соколов. – Что же вы говорили и что говорила императрица?
Штюрмер. – Я говорил, что моя политика, моя система такая, что как угодно будет, – вопрос еще не разработан, – надо пригласить особую комиссию, которая работает под председательством, кажется, Горемыкина. Моя теория была такая. Поляки желали, чтобы было объявлено, что им дается, и как можно скорей. Мой разговор был такой, что им будет объявлено, они получат, потому что оставить поляков так, как они есть, нельзя; но мое глубокое убеждение, что теперь этого нельзя делать, надо, чтобы русский народ раньше знал, что можно России дать, когда все бесчисленные жертвы будут закончены, что он получит.
Соколов. – Правильно ли я вас понимаю? Вы сказали, что прежде, чем будет
