Председатель. — Скажите, на чем основано ваше утверждение, что княгиня Тарханова сблизила Протопопова с Распутиным, в той части, где, значит, вы утверждаете, что княгиня Тарханова была в некоторых отношениях с Распутиным?
Мануйлов. — Дело в том, что когда я последнее время бывал у Распутина, то она постоянно там бывала. Почти каждый раз, как я там был, я видел княгиню Тарханову, затем она мне сама сказала, что она 38 лет в дружбе с А. Д. Протопоповым, и затем княгиня Тарханова в самых близких отношениях с Симановичем. Так что это было очевидно, что это был один из каналов сближения.
Председатель. — Так. Вот теперь я бы хотел задать вопрос, касающийся ваших отношений с Вырубовой. Вы уже несколько выяснили этот вопрос. Скажите, вы собственно говорили, что вы довольно близко стояли к Вырубовой?
Мануйлов. — Нет, нет, я этого не мог сказать. Я у Вырубовой был в Царском всего два раза.
Председатель. — Скажите, что это за история с письмом на имя Вырубовой, напечатанным в «Новом Времени», вы помните эту историю?
Мануйлов. — Нет, не помню.
Председатель. — Может быть, вы припомните. Письмо, посланное в Царское Село на имя Вырубовой, напечатано в «Вечернем Времени», не в «Новом Времени», а в «Вечернем»?
Мануйлов. — К какому времени это относится?
Председатель. — Сейчас я этого не могу сказать. Надо навести справку.
Мануйлов. — Нет, не помню. Я не имею никакого касательства.
Председатель. — Скажите, как сложились ваши отношения с Протопоповым после убийства Распутина?
Мануйлов. — Я не видел Протопопова по выходе из предварительного заключения. Я с ним ни разу не виделся, а только раз по телефону говорил с ним. Дело в том, что тогда как раз разыскивались убийцы, и еще не было выяснено все дело Распутина, т.-е. при каких обстоятельствах. Вот была у меня опять-таки Вырубова и говорит, что она видела одно лицо, пользующееся доверием, которое удостоверяет, — лицо, чуть ли не принадлежащее к судебному ведомству, как она сказала, — которое удостоверяет, что будто бы Распутин жив и они его держат, как заложника. Это сведение мне показалось интересным, и я тогда позвонил к Протопопову и сообщил ему это сведение. Я ему позвонил единственный раз, когда был этот разговор, и он сказал, что не верит.
Председатель. — А какое письмо вы писали Протопопову после убийства Распутина?
Мануйлов. — Никакого письма я не писал. Я писал относительно дела моего личного, которое должно было появиться в суде. Я просил, так как в печати писали невероятные вещи, и против меня подготовлялось общественное мнение, сочиняли, бог знает что, и я просил нельзя ли, чтобы не печатали таких вещей. Вот какого рода письмо.
Председатель. — Вы имеете какое-нибудь отношение к Ярославлю, или имели в прошлом?
Мануйлов. — Не был никогда.
Председатель. — Вы там не служили никогда?
Мануйлов. — Никогда. Вы думаете про мои отношения со Штюрмером? Нет. Я со Штюрмером познакомился, когда он был директором департамента общих дел.
Председатель. — Это действительно вам совершенно ясно? Вы категорически можете сказать?
Мануйлов. — Категорически.
Председатель. — Скажите, пожалуйста, вот что. Не происходили ли свидания Распутина со Штюрмером еще в одном месте, на квартире лица вам довольно близкого?
Мануйлов. — Да, это было один раз. Это было на третий день его назначения. Дело в том, что Распутин тогда у меня на квартире еще не бывал.
Председатель. — Вы просто не хотели этого?
Мануйлов. — Не хотел. Тогда Штюрмер говорит: «Нужно видеть непременно Распутина, где бы можно было его видеть?» Я говорю: «Есть одно место, там никого не бывает. Если хотите, приезжайте». И он приехал на Бассейную, 36.
Председатель. — Эта квартира Лерма.
Мануйлов. — Да. Это единственный раз. Это было через три дня после назначения.
Смиттен. — Вы присутствовали при этом свидании?
Мануйлов. — Я был в другой комнате.
Председатель. — Была квартира предоставлена, а лица, которому принадлежала эта квартира, не было?
Мануйлов. — Нет, не было. Он, когда прощались, расцеловался с Распутиным.
Председатель. — Штюрмер?
Мануйлов. — Да, я был в столовой.
Смиттен. — Скажите, в то время наблюдение за Распутиным, филерское, производилось уже?
Мануйлов. — Да, я думаю.
Смиттен. — Так что посещение квартиры Лерма должно быть филерами зафиксировано?
Мануйлов. — Да.
Смиттен. — Кем велось наблюдение? Охранным отделением?
Мануйлов. — Нет, Комиссаровым, т.-е. его так называемым летучим отрядом.
Председатель. — Теперь расскажите о предположениях Штюрмера создать в Петрограде бюро заграничной агентуры с вами во главе. Вот этот инцидент нам хотелось бы осветить.
Мануйлов. — Нет, это не так. Я вам скажу сейчас. Дело в том, что заграничная агентура, в то время, как, по крайней мере, говорил Штюрмер, не давала никаких сведений, а расходовались очень большие деньги. Как-то раз я был у него, кажется, незадолго до его назначения министром внутренних дел. Я ему говорю: «Обратите ваше внимание на то, что расходуются колоссальные деньги, и теперь совсем не по тому пути идет агентура. Агентура заграничная должна быть направлена на борьбу с шпионажем и с врагами государства».
Председатель. — Это была ваша мысль?
Мануйлов. — Моя мысль. А не то, что мы наблюдаем за какими-то странными революционерами, которые переезжают из одной квартиры в другую, и продолжаем воровать их письма, как это делалось всегда представителями заграничной агентуры. Я ему рассказал все, что я знал по моему пребыванию в Париже. Как организована Sûreté générale,[*] в смысле борьбы с контр-шпионажем, и говорю: «Вот, на что нам следовало бы обратить внимание». Когда война началась, «Новое Время» командировало меня заграницу. Я объездил все страны, конечно, за исключением вражеских, и видел ту колоссальную работу, которая была сделана в Германии в смысле воздействия на печать, и говорю: «Вот, куда должно быть направлено все».
Председатель. — А как же в вашем сознании стоял вопрос о том, что в сущности это дело контр-шпионажа находится в руках военного ведомства?
Мануйлов. — Нет. Дело в том, что во Франции контр-шпионаж разделен на две части. Есть в министерстве внутренних дел так называемое Sûreté générale,[*] специальное отделение, которое ведает контр-шпионажем, и есть военный шпионаж, который ведет главный штаб. Контр-шпионаж есть наблюдение за военными агентами, за посольствами, так что там это разделено. Я ему все рассказал и говорю: «Конечно, теперь несколько поздно, потому что война. Но это — вещь, которая была бы нам очень полезна, и совершенно бесполезно теряем мы время в наблюдениях за социал-демократами». Действительно, кажется, он заинтересовался,
