разговор, который дал основание говорить об открытии фронта?
Воейков. — Никакого такого разговора не было. О событиях старались не говорить, потому что это не особенно приятно было.
Председатель. — Да, но как же можно было об этом не говорить? Я просто себе не представляю кружка живых людей, который молчит об этом; припомните суждения, плохие или хорошие, вредные или невредные, которые были в вашем кружке.
Воейков. — Общее впечатление было — испуга.
Председатель. — Испуг — это психология; а в чем вы реально искали выхода, какие у вас были мысли, надежды?
Воейков. — Вот, надежда была на то, что поедем в Псков, и все выяснится.
Председатель. — Тут поднимался вопрос об амнистии, об ответственном министерстве?
Воейков. — Нет, все эти разговоры были после приезда в Псков, когда получилась телеграмма от Родзянко, что он не приедет. В Псков мы приехали в среду 1-го марта, в 9 часов вечера, в десятом.
Председатель. — Ну, а в течение дня вы не обсуждали этого вопроса?
Воейков. — Да ведь я вам говорил, что у государя разговоров политических со свитой никогда не было. Вы, может быть, мне не верите, но это так было.
Председатель. — Я хочу добиться истины.
Воейков. — Да видите, весь строй, вся атмосфера была — манекен.
Председатель. — Разве царь был такой грозный?
Воейков. — Это было так принято. Такой строй, что могли быть всякие разговоры во время завтрака и обеда, только не о делах. Люди ходят все время, неудобно затрагивать такие темы.
Председатель. — Для этого есть французский язык.
Воейков. — Государь никогда не употреблял французский язык… почти никогда… два слова…
Председатель. — Я вас спрашиваю потому, что ваше имя связано со многими моментами политической жизни.
Воейков. — Я вас могу заверить, что в этих моментах политической жизни первое мое участие было — послать телеграмму Родзянке на станции Дно, когда государь сказал, чтобы ответить, что он ждет в Пскове.
Председатель. — Но вы читали о событиях в Петрограде?
Воейков. — Я получил единственное известие о продовольственном вопросе; там была оговорка о совещании без министра внутренних дел и без градоначальника. Дворцовый комендант лично не имел никакого вмешательства ни в какие дела; все сведения должны были ко мне поступать от министра внутренних дел, а я от него ничего не получил.
Председатель. — Изложите вкратце события 1-го марта в Пскове.
Воейков. — На ст. Дно телеграмму о согласии государя принять Родзянко Алексеев доложил сам. Он получил ответ, что Родзянко едет на ст. Дно. Я подошел к телеграфному аппарату, чтобы соединиться с Петроградом и узнать, вышел ли поезд. Мне ответили, что поезд готов, но, что с царскосельского вокзала телефонировали в думу, и там сказали, что Родзянко еще не выезжал. До Дна 6 часов езды, и государю надо 6 часов ждать; государь решил в Дне не ждать, а ехать в Псков; тогда я послал телеграмму Родзянке, чтобы он ехал в Псков. Там я получил телеграмму Бубликова, что Родзянко не будет. Я доложил государю, государь написал телеграмму Родзянке относительно ответственного министерства.
Председатель. — Скажите, кто сочинял эту телеграмму?
Воейков. — Сам государь.
Председатель. — Вам не было сказано, что эту телеграмму нужно подписать вам?
Воейков. — Нет, ничего подобного. Государь сказал: «Вы пошлите по юзу и покажите Рузскому». Я показал. Рузский вырвал ее у меня из рук. Я говорю: «Отдайте мне телеграмму». — Он говорит: «Я ее не отдам, я сам здесь должен посылать телеграммы». Он был даже не особенно любезен. Тогда я пошел и доложил государю, что так и так. Государь сказал: «Ну, пускай он пошлет». Я пошел и сказал: «Государь приказал вам послать».
Председатель. — Вы излагаете нечто странное, что требует некоторого пояснения.
Воейков. — Для меня было очень странно отношение Рузского. Мне казалось, он очень не хотел, чтобы я по юзу говорил с Родзянкой. Юз был в городе. Рузский рассказывал, что он говорил всю ночь, но о чем, не сказал мне; утром он пошел к государю; второй раз, после завтрака, он был с докладом у государя и сообщил ему телеграммы из Петрограда, со Ставки — от Алексеева, от всех главнокомандующих, от командира Балтийского флота; от Николая Николаевича, от Сахарова, Брусилова, Непенина, от Эверта. Результатом переговоров с Рузским было то, что государь около 4 часов дня сказал: «Я решил отречься от престола». После этого он мне сказал: «Рузский мне сообщил, что приезжают Гучков и Шульгин».
Председатель. — Когда государь сказал, что он решил отречься от престола, что было, во исполнение этого решения, вами или бывшим императором предпринято?
Воейков. — Он ничего не предпринимал… Моего в этом участия непосредственного не было… Алексеев послал телеграмму — форму отречения, которую Рузский передал государю. Утром я встретил Рузского и спросил его о результате телеграммы Родзянко. Рузский ответил: «Того, что ему послано, теперь недостаточно (т.-е. конституции), придется итти дальше».
Председатель. — Вы припомните хотя бы несколько лиц, которые присутствовали, когда государь решил отречься от престола. Нилов был?
Воейков. — Нет.
Председатель. — Граббе?
Воейков. — Нет.
Председатель. — Мордвинов?
Воейков. — Не помню.
Председатель. — Штакельберг?
Воейков. — Он не из тех, которые бывали.
Председатель. — Лейхтенбергский?
Воейков. — Он был в этот день дежурный, может быть, он и присутствовал, не помню.
Председатель. — Есть некоторый пробел в вашем рассказе. Государь объявил свое решение, вы все время в переговорах с Родзянко; казалось бы, во-первых, вы должны были как-нибудь отозваться, во-вторых, должен был быть поставлен вопрос о том, как реализовать решение.
Воейков. — Это решение произошло без меня. Основанием послужили телеграммы; в числе их была телеграмма Алексеева, где он изложил форму отречения, которую считал для государя желательной. Это отречение в пользу наследника с регентством Михаила Александровича. Телеграмма была передана Рузским. Затем государь сказал мне, что он решил отречься. На меня это произвело тяжелое впечатление. Я остался у него, государь был очень грустно настроен; я спросил у него, я этого не скрываю, не пожелает ли он мною воспользоваться и в будущем, если найдет это нужным.
Председатель. — Это личный разговор, который мало интересует комиссию; а какой был разговор государственного значения?
Воейков. — Этот разговор был с Рузским.
Председатель. — Вас удовлетворяло решение, вы признавали это единственным выходом из создавшегося положения?
