передал различные записки, которые хотел передать лично и которые не мог передать в департаменты.
Председатель. — Как вы себе представляете, каким образом Протопопов получил портфель министра внутренних дел?
Хвостов. — По сведениям, до меня доходившим, я думал, что это не без влияния того же самого пресловутого Распутина, хотя Протопопов и говорил, что он его не знает. Он многое говорил из того, что я знал наверное, что это неверно. Как-то в заседании государственного совета я с ним встретился, он бросился ко мне с обычным радушием и говорит: «Какой ад я испытываю, в особенности теперь стало еще труднее с департаментом полиции, там открылись новые различные революционные организации». Тогда я сказал: «Пожалуйста вы мне об этом не говорите, потому что все ваши затруднения с департаментом полиции меня нисколько не могут тронуть. Я вас очень жалел, когда без вашего согласия у вас вырвали опытного директора департамента полиции Климовича, но после того, как вы сами себя лишили, по требованию Штюрмера, опытного товарища министра, который ведал департаментом полиции, — Степанова, человека вполне порядочного, и когда вы вместо Климовича пустили (я выразился не особенно одобрительно об умственных качествах преемника Климовича) Васильева, а вместо Степанова пустили обер-провокатора Курлова, то у меня нет к вам никакого чувства сожаления». Он говорит: «Курлов? Даю вам слово, что он за 5 верст не подходит к делам департамента полиции», а у меня были связи с министерством и мне было известно о всеподданнейшем докладе, который возлагал на Курлова эти обязанности.
Председатель. — Говорил он вам что-нибудь о своей программе, как министр внутренних дел?
Хвостов. — Нет, напротив, он говорил, что это назначение упало ему, как снег на голову, что если у него и было какое-нибудь стремление, то — чтобы я взял его к себе в товарищи, что это была его мечта, а чтобы заменить меня — он даже не думал об этом. Это такая роковая для него участь и такое бедствие, что он представить себе не может, как он из них выплывет.
Председатель. — Почему у вас о Курлове составилось мнение, как об обер- провокаторе?
Хвостов. — По газетным сведениям и по словам лиц, близко его знавших, — он ведь давно стал общеизвестен в этом отношении по делу Богрова. Кроме того, я раз видел его, когда он занимал пост товарища министра внутренних дел — заведывающего департаментом полиции.
Председатель. — В начале вашего вступления в должность министра юстиции, в августе 1915 г., у вас не было какого-либо совещания с представителями блока?
Хвостов. — У меня не было, но я принимал некоторое участие. Это было на квартире покойного П. А. Харитонова. Кроме Харитонова и меня, я не могу точно сказать, кто был из министров, кажется, Кривошеин, может быть был Шаховской, потом были члены Государственной Думы Милюков и С. И. Шидловский, кажется, был член государственного совета Гримм, но точно я не могу сказать. Главным образом, Харитонов вел разговор с некоторыми представителями Думы.
Председатель. — Какая была цель совещания, какие были выставлены взаимные требования или пожелания?
Хвостов. — Помню, что было высказано желание относительно допущения евреев в присяжные поверенные, потом говорилось о деле пяти депутатов. Было только одно совещание, так что подробности выпали у меня из памяти.
Иванов. — Разве не было перед этим совещанием программы блока?
Хвостов. — Только по отдельным пунктам.
Председатель. — Что же, вы сошлись или разошлись с представителями блока?
Хвостов. — В конце концов мы разошлись.
Председатель. — Какое было отношение к общественным организациям министерства Горемыкина в тот период, который вы застали?
Хвостов. — Что вы называете общественной организацией — земские союзы?
Председатель. — Союзы, сложившиеся в связи с войной, затем городские и земские самоуправления, профессиональные союзы. Кажется, несколько раньше до вас, весной 1915 г., этот вопрос был поставлен в совете министров?
Хвостов. — Вопрос был поставлен при Маклакове, а во время моего пребывания в составе совета, мы если и обращали внимание на необходимость земского и городского Союзов, то в смысле отчетности, потому что все союзы не давали никакой отчетности в требуемых ими миллионах казенных денег. С этой точки зрения почти каждое заседание совета министров обращалось к этому вопросу и принимались некоторые меры к побуждению их давать эти отчеты, но, кажется, они и до сих пор ничего не дали.
Иванов. — Очевидно, совет сокращал кредиты. Была ли эта тенденция в смысле стремления ограничить деятельность союзов этим путем, или это было просто в зависимости от непредставления отчетности, потому что отчеты все-таки, представлялись.
Хвостов. — Нет, отчетов не было. Нужно сказать, что все требования шли в совет через комиссию Веденяпина и обыкновенно совет соглашался с заключениями Веденяпина, потому что он очень добросовестно относился к вверенному ему делу. Так что большинство сокращений было без всяких тенденций, просто потому, что комиссия Веденяпина находила, что эти траты излишни.
Иванов. — При рассмотрении в совете вопросов об отпуске кредитов и о сокращении Веденяпинской комиссией возбуждался вопрос, нужно ли отпускать кредиты или нет, так как были случаи сокращения уже в совете министров?
Хвостов. — Иногда государственный контроль или министр финансов находили, что требования излишни. Иногда, когда были ходатайства развить какой-нибудь лазарет сверх размеров, военный министр говорил, что нет надобности, потому что нет боев на том или другом фронте.
Председатель. — Вы сказали, что принимались меры к отчетности, но в бытность вашу министром внутренних дел 31 августа 1916 г. был запрещен съезд военно-промышленных комитетов, который предполагалось созвать в связи с бывшим тогда лекарственным голодом. Какие были соображения в пользу запрещения такого съезда?
Хвостов. — Нужно сказать, что весь этот вопрос был изъят из ведения министра внутренних дел и вообще всякого министра. Этот съезд мог зависеть и от министра внутренних дел и от принца Ольденбургского. Я теперь могу ошибиться, но мне кажется, что созыв съезда был запрещен, в виду прямого категорического указания принца Ольденбургского.
Председатель. — Но принц Ольденбургский не был диктатором России.
Хвостов. — Принц Ольденбургский издавал, как верховный санитар, повеления, а все его распоряжения имели силу высочайших. В данном случае против этого повеления совет министров сделать ничего не мог, если бы даже и захотел.
Председатель. — Это входило в его область?
Хвостов. — Да, этот лекарственный съезд входил, так как принц Ольденбургский считал своим все, что только затрагивает вопросы лекарственные или санитарные.
Иванов. — Когда вопрос о съезде рассматривался вторично, не был ли он поставлен так, что можно было разрешить этот съезд при условии, если ответственность за него возьмет на себя принц Ольденбургский?
Хвостов. — Я этого не помню. Помню, был случай, совет министров не разрешил какого-то съезда, а принц Ольденбургский этот съезд разрешил.
Председатель. — В последний момент вашего пребывания на посту министра внутренних дел был издан закон о присутствовании представителей министерства внутренних дел на съездах?
Хвостов. — Как же, он был издан не только по моей инициативе, но и по моему предложению. Я пришел к необходимости принять эту меру вот почему: еще до бытности моей
