Председатель. — Так что мысль записки против ответственного министерства, а за — что?
Протопопов. — А за — ничего. Там кладется в основу недовольство народа и экономическое положение страны. Затем, относительно Думы, там сказано так: «Твердое и достойное отношение. Политика забегания перед Думой должна быть оставлена». Это я припоминаю.
Председатель. — Это фразы, а в чем заключается дело по отношению к Думе?
Протопопов. — Дума должна стоять на почве законодательной работы — вот смысл.
Председатель. — Нет, уж известно, что она неисправима. Это общее, кажется, место, и, стало быть, если она не делает того, что написано в этой записке…
Протопопов. — Тогда она должна быть распущена, назначены новые выборы.
Председатель. — Ну, а вопрос относительно изменения основных законов? Распущена, с указанием новых выборов или без указания, с упоминанием о предстоящем коренном изменении некоторых статей основных законов?
Протопопов. — Нет, в этой записке этого нет.
Председатель. — Вам известно, что другие записки стояли на точке зрения изменения основных законов?
Протопопов. — Вы прошлый раз мне показывали.
Председатель. — Нет, кроме той, где основные законы должны быть изменены. Вот эту записку помните? (Обращаясь к секретарю.) Г. секретарь, запишите, что предъявлена записка.
Протопопов (просматривает записку). — Я совершенно не знаю, в первый раз вижу. И кем она написана — мне неизвестно. Это и есть Голицынская?
Председатель. — Да, та записка, которая исходила из тех кругов.
Протопопов. — Ведь, собственно, было несколько кружков, но принцип неизменно один, одинаковый.
Председатель. — Ну, да. В силу отношения к вам Думы вы стали против Думы. В эту борьбу правые организации стремились вдвинуть роспуск Думы, без указания срока ее нового созыва, с изменением основных законов.
Протопопов. — Вот этого я не слышал.
Председатель. — Это вы не только слышали, но и видели, потому что это есть в одной из ваших записок к А. А. Вырубовой, за вашей подписью.
Протопопов. — Это миллион таких записок.
Председатель. — Да, но какое было ваше отношение? Вы стояли на точке зрения крайних правых, которые говорили о необходимости не только отсрочки, но и роспуска, а также изменения законодательного характера Думы на законосовещательный.
Протопопов. — Этого нет, на законосовещательный — нет, никогда не ставился вопрос, роспуск мог быть. Я не голосовал за роспуск, но стоял на точке зрения, что если с Думой совершенно нельзя работать, то, конечно, нужно назначить срок новых выборов.
Председатель. — Но как же примирить вашу неизменную игру с правыми и это ваше утверждение, из которого вытекает, что вы расходились с ними по основному вопросу об отношении к Думе?
Протопопов. — Обязательно расходился.
Председатель. — А между тем, с ними были у вас сношения?
Протопопов. — А с кем мне было быть в сношениях? Я был буквально отрезан, один. Эти люди подходили ко мне близко, свободно говорили. Приходилось, естественно, на них опираться. А при известной импульсивности, при большом честолюбии, быстро захватило. Они шли и вырабатывали. Был я хотя на одном совещании монархической организации? Нет. Разрешил ли им съезд? Нет.
Председатель. — Какие были ваши отношения со Щегловитовым в декабре месяце?
Протопопов. — Очень хорошие. Я его видел. Он ко мне ездил, я к нему ездил.
Председатель. — Это совершенно неинтересно, кто к кому ездил. Не можете ли вы сказать о сношениях министра внутренних дел, т.-е. государственного человека, с другим государственным человеком, ибо он был председателем государственного совета и притом, с маленьким coup d'etat, в смысле усиления правого крыла, с первого января. Они нас интересуют не с той стороны, кто к кому ездил, а как делали политику.
Протопопов. — Дело в том, что политики не делали. Я ее не трогал.
Председатель. — Но пытались делать?
Протопопов. — Наверное, да.
Председатель. — Скажите, какую политику вы пытались делать?
Протопопов. — Хотел, чтобы была не однопалатная система, а двухпалатная.
Председатель. — Почему? Это только счастливое осуществление желания, потому что и было две палаты.
Протопопов. — Да, но они соединились вместе, составили большинство, так что все проходило, как через одну палату.
Председатель. — Хотелось разбить прогрессивный блок?
Протопопов. — Разбить прогрессивный блок.
Председатель. — Что же вы делали для этого?
Протопопов. — Я лично ровно ничего не делал: что я мог сделать и каким образом?
Председатель. — Делали, в качестве министра внутренних дел или ничего не делали?
Протопопов. — Я сделал очень много и очень мало.
Председатель. — Потому, что вы довели дело до революции?
Протопопов. — Это тоже большая вещь.
Председатель. — А именно?
Протопопов. — Но не один я это делал. А затем по каждому отдельному вопросу, спросите, что я сделал, например, в государственном совете. — Просили ли вы за такого-то господина? — Я бы сказал: — Нет, не просил.
Председатель. — Да какой мне интерес, просили или не просили. Мне интересна деятельность министра внутренних дел, а совсем неинтересно, просил ли кто за другого.
Протопопов. — Ведь вот в том-то и дело, как на это ответить. Хотелось создать правое большинство в государственном совете. Кто этого хотел? Да весь совет министров, весь совет министров. Чтобы непременно было в государственном совете правое большинство, к которому, если приложить голоса министров, получится возможность сорвать всякий законопроект, прошедший через Государственную Думу в нежелательном виде. Эта мысль — была. Теперь, как она осуществилась? Назначения лиц в государственный совет шли от царя. Это была его прерогатива.
Председатель. — Ведь это формальный разговор. Несомненно, мы в основных законах можем прочесть все эти положения. Мы, наконец, знаем русскую действительность. Вы нам расскажите политику. Она заключается в том жизненном содержании, которое в данную минуту наполнит эту внутреннюю и мертвую форму существующего закона.
Протопопов. — Тогда выходит так, что все правы, а я один виноват. Это очень просто, всякий министр будет говорить, Трепов будет говорить — это сделал министр внутренних дел. Другой министр то же самое скажет. Получается — был министр внутренних дел, который это делал, а
