юстиции говорил, что этого мало, причем калибр зависел не от того или другого ранга, а от нам неведомых обстоятельств.
Председатель. – Вы не помните моментов деятельности Веревкина, когда он оказывался кандидатом на пост то министра юстиции, то министра внутренних дел?
Чаплин. – Я помню это время, но сам Веревкин настолько по-детски всему верил, что на меня это никогда серьезного впечатления не производило, да и я не могу сказать, чтобы это отражалось на его отношении к делам.
Председатель. – Мне хотелось спросить вас, не знали ли вы, как сотрудник Веревкина по министерству, что это совпадало с моментом, когда он искал и получил сближение с Распутиным?
Чаплин. – По этому поводу я могу только сказать, что по какому-то делу Распутин приезжал к Веревкину на дачу. Он об этом рассказывал сам, но нам он также говорил и о своем возмущении Распутиным, да и я не помню, чтобы он вообще Распутина выставлял как повод для снисходительного отношения к осужденному. Я даже не помню, чтобы те трафареты участия Распутина, о которых я рассказывал, совпадали с симпатиями Веревкина к таким делам; чтобы поступало второе письмо, и Веревкин хотел бы что-нибудь сделать, – этого не было.
Председатель. – Во всех случаях помилование давалось по докладам самим императором?
Чаплин. – Были случаи, когда, после двух-трех докладов об отклонении, приходило прошение. Кроме того, в делах, касавшихся казаков-конвойцев, так как у нас этих дел не было и доклад не составлялся, прямо приходило прошение и на нем резолюция «помиловать». Иной раз бывали случаи, всегда считавшиеся немилостью к министру юстиции, помилования по докладу Будберга, без всякого участия министра юстиции.
Председатель. – В каком отношении были помилования по докладу вашего министерства с помилованиями по докладам министра внутренних дел и военного?
Чаплин. – Я думаю, наши шли на первом месте.
Председатель. – Я хочу спросить, известно ли вам, что, кроме министра юстиции, имели доклады и эти министры?
Чаплин. – Мне лично было известно, что военный министр имел их по делам, решенным военным судом, но про доклады министра внутренних дел я не знал.
Председатель. – Вы не знали, что за провокаторов ходатайствовал министр внутренних дел?
Чаплин. – Нет. Может быть, это объяснялось тем, что я ведал делами обще- уголовными, так что дела политические шли все мимо меня, но я от вас слышу это в первый раз.
Председатель. – Таким образом, первое отделение ведало: Петроград, Варшаву, Вильно, Казань, Одессу, Тифлис, Новочеркасск, а второе отделение?
Чаплин. – Москву, Харьков, Саратов, Киев.
Председатель. – Почему так мало сравнительно с вами?
Чаплин. – Потому что, когда я поступил, то считали, что я настолько молод, что на меня можно навалить, а потом это так и осталось. Третье отделение, это – Туркестан, Омск, Иркутск и все дела по государственным преступлениям, там был начальником отделения Оссовский.
Председатель. – А во втором отделении?
Чаплин. – Во втором отделении был Степанов.
LXXIX.
Показание Ф. А. Головина.
21 августа 1917 г.
Содержание. Аудиенция председателя 2-й Государственной Думы Головина у б. императора в мае 1907 г. Письмо Столыпина к б. императору. Записка Столыпина о «бестактных действиях» председателя Государственной Думы.
* * * Председатель. – Федор Александрович, мы побеспокоили вас потому, что требуется дополнить ваше предыдущее объяснение предъявлением вам одного документа. Вы изволите помнить, что рассказывали нам о вашей аудиенции у б. императора, когда он по какой-то бумаге предъявил некоторые обвинения вам и Думе. Не та ли это бумага, которую вам читали? (Показывает.)
Головин. – Нет, та была на большом листе обыкновенной писчей бумаги.
Председатель. – Как теперь документально устанавливается, ваша беседа была, повидимому, подготовлена собственноручным письмом председателя совета министров Столыпина б. императору от 18-го мая 1907 г. Когда происходила ваша беседа?
Головин. – Я сам просил аудиенции, и она мне была назначена, если не ошибаюсь, 19 мая.
Председатель. – Вот что пишет Столыпин: «Ваше императорское величество, по приказанию вашему, я говорил сегодня с М. Г. Акимовым и предупредил его о том, что вы изволите его на-днях вызвать в Петергоф. Я Акимову изложил только суть дела, не стараясь ни в чем его убедить, но из слов его заключаю, что он считал бы ошибкою участие в деле государственного совета. Относительно Головина, осмеливаюсь доложить вашему величеству, что столь скорое назначение ему аудиенции, как в субботу, будет, видимо, принято в думских кругах, как знак особого к нему внимания. Представляю при сем перечень его повседневных промахов, но кроме этого считаю необходимым доложить, что особенно удручающе было заседание 7-го мая, когда отсутствовала треть думы при объявлении о замысле на жизнь вашего величества; затем знаменателен и день 15-го мая, когда дума отказалась осудить террор; наконец, бросается в глаза, что все требования министра юстиции о привлечении членов Думы к судебной ответственности сдаются в комиссию и Думою не рассматриваются. Таких требований уже до десяти сдано в долгий ящик. Самым же серьезным является отношение большинства Думы к земельному вопросу, в котором не видно ни малейшего желания пойти навстречу серьезным предположениям и работе правительства. Вообще, вся думская работа последнего времени начинает приводить к убеждению, что большинство Думы желает разрушения, а не укрепления государства, и было бы очень желательно, чтобы Головин выслушал от вашего величества упрек в этом смысле. Председатель совета министров Столыпин». Может быть, по содержанию вы узнаете и тот документ, из которого ваш собеседник черпал свои возражения: «Председатель Думы за время после приема его 10-го апреля с. г. государем императором, допустил следующие бестактные действия: 1) 16 апреля не остановил члена Думы Зурабова, дважды оскорбившего честь русской армии».
Головин. – У меня были три аудиенции. Первая – когда я был выбран председателем, на следующий день; потом в апреле и в мае. Б. император начал с первого пункта, потом сразу перешел к последнему.
Председатель (читает): – «2) 17-го апреля допустил обсуждение и принятие думою законопроекта об отмене военно-полевых судов с явным нарушением установленного законом порядка. 3) 4 мая допустил явно пристрастное отношение к членам Государственной Думы Келеповскому, Созоновичу и Пуришкевичу, настояв на исключении их из заседаний на 15 суток за протест по поводу речи члена Думы Хасанова (протест, в котором член Думы Пуришкевич не принимал даже участия).[*] – Пристрастность своих действий по отношению к указанным членам Думы председатель усугубил предъявлением заведующему охраной Таврического дворца явно незаконного требования не допускать Келеповского, Пуришкевича и Созоновича в самое здание дворца (требование отклонено заведующим охраною). 4) 7-го мая заявил, будто бы формула перехода к очередным делам по поводу сообщения правительства о раскрытии заговора против государя императора, предложенная кадетской партией, была принята единогласно и вследствие этого не поставил на голосование формулу,
