Далее, очевидно, в моем жизнеописании следует уделить внимание периоду прозрения. Согласно логике изложения это совершенно необходимо. Только пока мне неведомо – как? Период прозрения связан с тем, что я взялся читать старинный фолиант. Читать я начал потому, что это было единственным занятием, которое удалось мне придумать. Я решил жить, впрочем, нет – обживаться, а других развлечений в поймавшей меня комнате не существовало.
Итак, я начал читать. И очень скоро понял, что листаю страницы необыкновенной – святой книги. Увы, это открытие меня не особенно взволновало. Медленно, позорно медленно проникался я сутью и духом бессмертных страниц, но все-таки это происходило, что также вызывает во мне заслуженную гордость. Жуткие галлюцинации посещали меня в тот период, и вообще, что-то непонятное творилось с моим устойчивым (как я раньше полагал) рассудком. Я вчитывался и размышлял, размышлял и вчитывался, я излечивался, прозревал, и я достиг Понимания.
Неописуемые ощущения. Неописуемое время. Мои слова жестки и неточны, слова вообще слишком ограничены. Я не знаю Твоих слов… Чтобы рассказать о том удивительном периоде, надо наполнить ускользающий, непокорный текст живительной силой Твоей, Книга. Надо передать содержание Твое. Разве доступно мне это чудо? Те, кто вошел в Тебя, кто изведал благодать Твою, они поймут. Братья неведомые – они поймут. А что могу я, жалкий грязный червяк, едва оправившийся от душевного недуга? Недуга, длившегося двадцать пять лет…
Что я могу описать?
Я полон нетерпеливого желания описывать себя нынешнего. Когда требует рука, выводящая на бумаге неровные строки, я описываю себя прежнего. Что было между этими двумя «Я» – главная загадка моей Кельи.
Мир
Сколько времени он сидел – неизвестно. Часов в ванной комнате не было. Во всяком случае, не более ста двадцати минут. Он не возмущался, не ломился, не хныкал. Он отдыхал.
Звонок в дверь заставил его вспомнить, где он и зачем.
Прислушался. Раздался бодрый возглас:
– Ну как, стервы, проспались?
– Не волнуйся за нас, ублюдище, – последовал нежный ответ. – Иди лучше вон с тем придурком разберись.
– С Люмпом?
– Да нет! С хозяином.
– С кем?
– С хозяином квартиры этой. Как его… С Холеным.
Молчание.
– Врете, – и через некоторое время. – Где он?
– В ванной. Мы его заперли.
– И как?
– Пока молчит.
Мужской голос казался знакомым. Уверенный, наглый голос.
– Выпустите! – крикнул Холеный.
Приблизилось топанье, дверь открылась. Несомненно, новый гость был знаком. Низкорослый, плотный, со взбитыми волосами. Правильно, девочки же говорили! Голяк – такая кликуха, а настоящее его имя…
– Костя! – сказал Холеный. – Что это… – он вспомнил приличествующую ситуации грубость, – за драные мочалки под моей крышей?
Голяк долго вглядывался – изучал, припоминал, удивлялся. Наконец, решил поработать языком:
– У Люмпа спрашивай, это он с ними живет. А ты… У кого прятался, чистюля?
– Путешествовал.
– В астрале?
– Почти.
– Расскажешь?
Вновь повеяло странной надеждой.
– Хочешь, пойдем со мной, покажу.
– Ладно, я пошутил, – тут же среагировал Голяк. – У меня ноги болят. И жить охота.
Холеный слез с ванны и двинулся прямо на него – в коридор, в прихожую, в комнату.
– Воняет же от тебя, – поморщился Голяк, отступая.
Девочки увлеченно смотрели видео. На экране кому-то вспарывали живот.
– Что же вы, стервы, так с хозяином обошлись? – спросил Голяк. – Поиграли бы лучше, как вчера со мной! – он загоготал.
– Люмп здесь так и живет? – зачем-то поинтересовался Холеный, указав рукой на брошенное возле стены тело друга. Тот был повернут на спину.
– Да, он что-то наврал твоим родителям.
Голяк тяжело плюхнулся на матрац. Очень кстати рядом с ним оказалась бутылка «Гаяне», он откупорил ее, сделал глоток, поставил обратно. И поморщился. От вина или от мыслей?
– Хорошо, что ты вернулся. За тобой ведь должок есть. Помнишь, диски у меня брал? А сам растворился. Я помню. Фильмецы там клевые. А я тут недавно в одной компании тусовался, так у них должников очень интересно учат. Приводят клиента в специальную квартиру, где соседи вокруг куплены и свое место знают – кричи, не кричи, ни одна собака к телефону не подойдет. Так вот, приводят его, он ничего не подозревает, а там собраны мужики отборные, страстные. Ставят его в позу – ну и начинают…
– Возьми, – сказал Холеный.
Он поспешно достал из рюкзачка стопку дисков.
Голяк осекся. Недоверчиво раскрыл пару коробок…
– Надо же. Я думал, они давно накрылись… Фильмы-то хоть понравились?
– Я их не смотрел.
– Ну ты даешь! Если нужны, оставь себе. Я уже взял из твоей коллекции на замену. Все тип-топ. Я что, ждать тебя должен был?
Голяк снова глотнул из бутылки. Очевидно, хотел пить. Или для смелости. Он начал новый разговор, крайне важный, можно сказать – принципиальный.