– Еще! – коротко вскрикнул Мясоруб. Официант засуетился.
Лошак снова издал малоприличный звук и упал со стула, цепляясь пальцами за грязную посуду. К счастью, обошлось без жертв. Черт с ним, решил я. Нализался, псина, вот пусть и валяется на законном собачьем месте – под ногами полутрезвых хозяев… Потом посмотрел на него внимательно и понял, что хватит. Мне – хватит. Достаточно на сегодня выпивки. Не хочу, чтобы меня вышвырнули завтра утром на улицу, как это сделают с Лошаком – мордой о грязный наждак асфальта. Ясно теперь, почему у него лошадиная физиономия.
Я взял графин и вылил содержимое на пол. Дама, вольно раскинувшаяся на подоконнике, удивленно воззрилась на меня.
– Ты псих? – бросила она реплику с места.
– Буйный, – предупредил я ее. Она хохотнула.
– Отдал бы лучше мне, я нормальная.
– Ну-ка, Алекс, кто тут буйный? – внезапно ожил Мясоруб, одежда его страшно взбугрилась. – Я! Я вместо санитаров!
– Успокойся, Ханс, – сказал я ему. – Мы шутим.
И он успокоился: его ждал очередной графин. Правда, он был слегка разочарован. Дама продолжила беседу:
– Хочешь развлечься, – сказала она, ничуть не сомневаясь. Я ее понял: оставшись на ночь без работы, вцепишься в любой шансик. Вздохнул:
– Очень хочу, – и пожаловался, брезгливо оглядев ее сверху донизу. – Но ты же видишь, здесь не с кем.
Она скушала, не поморщившись.
– Алекс, – подал голос Мясоруб. – Милый… – и я отодвинулся, чтобы он не полез целоваться. – Ты мой самый лучший друг. Я тебя очень люблю.
– Знаю, – сказал я ему.
– А ты меня? – подозрительно спросил он и рыгнул.
– Что за вопрос! – воскликнул я, еще отодвигаясь.
– Ты отличный парень, – с трудом проговорил Мясоруб. – Мой лучший друг… – он погрустнел. – Я хочу открыть тебе свою тайну. Ты ведь не разболтаешь?
– Мог бы и не спрашивать! – оскорбился я. Судя по всему, начинался сеанс очередного признания. Он зыркнул стеклянными глазками по сторонам и проплевал мне в ухо:
– Слушай. Как ты думаешь, кто я такой?
– Как кто? – я удивился. – Работаешь на мясокомбинате. Это официально. А в свободное время становишься специалистом по вскрыванию замк
– Да, я взломщик, – горько подтвердил он. – Но ты ошибаешься, Алекс. Моя основная профессия не просто взломщик, а взломщик в группе Балабола. Усек?
Я ничего не сказал ему на это. Я сидел и молча переваривал информацию. Группа Балабола… Не зря витают слухи, ой, не зря, и я уцепил верную нить, я просто молодец. Вот тебе и второсортный хозяйчик, вот тебе и мелкая сволочь!
– Ты ведь, кажется, с ним в дружбе? – продолжил Мясоруб. – Наверное, сам все знаешь. Сам, наверное, ему служишь… А? Небось и любишь его, толстозадого кобеля…
Я выразился аккуратно:
– Каждый кому-нибудь служит, никуда не денешься. Только мы с Балаболом не друзья, тут тебе натрепали.
Он обрадовался.
– Не друзья! Значит, ты его не любишь? Слушай, и я тоже. Он меня за дешевку держит, падаль, – в глазах у немца полыхнуло. – Поймал меня на крючок, взломщики-то нынче бросовый товар… Как я веселился, когда у него с банком сорвалось! Ты меня понимаешь, Алекс. Про банк-то Балабол тебе рассказывал, конечно?
Я тактично промолчал. Впрочем, Мясоруба не нужно было подстегивать, его и так несло.
– Да, отлично он погорел. Знаешь, как получилось? Вышел на него один шайскерл из банка, какой-то тамошний начальничек, предложил совместную операцию. Короче, почистить компьютеры предложил. Шайскерлу самому было не справиться, там ведь сложно, запутано, номера счетов нужно разнюхать, коды доступа… Еще подготовить, куда бежать, а значит – билеты, документы… В общем, сговорились они, Балабол все сделал, кучу денег вбил, а этот начальник взял и исчез. Видать, сам грабанул банк, а потом сбежал. Ну я хохотал, ты не представляешь!
Я молчал прямо-таки самоотверженно. Не спугнуть бы. Не спугнуть бы дурака. Пьянь, трепло…
– Видишь бармена? Как его там?.. Ну, вон тот еврейчик, юд недобитый… Ты, Алекс, и с ним дружишь, я знаю, ты со всем здешним дерьмом дружишь. Это он вывел Балабола на того парня из банка. Или наоборот, парня на Балабола… Они вроде приятели, бармен и банковский начальник. Оба словоблуды, любят поумничать, паразиты. Бармен твой поганый… он на крючке у Балабола… – Мясоруб вдруг вскочил, завопил. – Сволочь! – и упал обратно, обессиленный. Он замолчал – почти как я. Подпер голову руками, выкатил глаза на стол и посидел так, раскачиваясь. Затем всхлипнул басом:
– Работать на такую тварь! Это же надо докатиться! Все мы докатились. Ты, небось, тоже на него ломаешься, признавайся…
Я протянул ему полный стакан. Он чуть хлебнул, и на него напала икота. Минуты три он тщетно пытался что-то выговорить, судорожно дергался, испуганно вцепившись в стол, одним словом, мучался. В результате – протрезвел. И понял, что наболтал кучу лишнего. Мгновенно краски любви в его лице поблекли: немец с ненавистью покатал по столу ребристую стеклотару и стал убийственно мрачным.
– Забудь, что тебе говорили, ясно? – сказал он напрямик.
Ручищи его сжались в шары, и я почувствовал, что мне нехорошо. Сработала защитная реакция – я привычно притворился пьяным.
– Все! – сказал я. – Забыл. Раз тебе надо, значит, все. Ты мой лучший друг! – перегнулся через стол и поцеловал его в губы. Получилось неожиданно, поэтому Мясоруб не успел отшатнуться. Он удовлетворенно облизнулся, отвернулся и выдал вопль:
– Юнг! Сюда, сволочь! Жидкий воздух со льдом!
Поверил, значит. Хотя, кто его знает. Во всяком случае, разрешается передохнуть, пока обошлось. Вообще, он мальчик что надо: сильный, смелый, чистокровный… Но есть у него одна беда – природа обделила его мозгами. Когда он заливает в себя больше, чем можно, это становится особенно заметно. Что-то там у него в голове барахлит, будто выключатель срабатывает. Недавно, к примеру, вылакав пяток- другой графинов, Мясоруб полез ко мне с нескромными предложениями вечной мужской любви. Влажно глядя мне в глаза, звал в гости, но я благополучно удрал тогда. А сейчас его откровенность перешла границы допустимого идиотизма. Да…
– Ловкач, – тихо сказал я подошедшему официанту. – Счет.
– Что? – встрепенулся Мясоруб. – Ты уходишь?
– Да, – неохотно признал я, – проветрюсь, пожалуй.
– Погоди, пойдем вместе. Сейчас допью…
Я отсчитал, сколько требовалось, швырнул хрустящие на стол, направился к выходу. Сзади громыхнул сиплый бас: «С меня возьми», – и я ускорил шаг, панически придумывая, что же делать.
Он догнал меня у дверей, на улицу мы вышли вместе. Было жутко темно. Свет, льющийся из витрин «Бутсы», освещал лишь крохотное пространство улицы, и этот освещенный участок торопливо пересекал насреддин. Ага!
– Эй, стой! – крикнул я. – Стой, тебе говорят!
Сухомордый моментально остановился.
– Вы мне, товарищ?
– Какой я тебе товарищ? Забыл, где находишься?
Он испугался. Взялся руками за голову – подержал и отпустил, бормоча:
– Илелло акши ходо… Простите, сударь-бай, я болен. Недавно переехал…
