— Хорошо, — в некоторой растерянности согласился Насыров. Он не ожидал, что имеет дело с таким начальником, хотя еще в Андижане, когда они договаривались возле автомагазина, он подумал, что перед ним порядочный человек, не жулик, можно ему поверить.
Насыров вышел из машины, а Решетов последил, как он встретился с тем, вторым, что стоял возле будки. И поехал в управление.
36
В пятницу Решетов приехал домой к шести. Тоня уже привела Иринку из садика и ждала мужа, чтобы вместе обедать.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил жену Решетов.
— Да так... вроде неплохо, — вид, однако, у нее был озабоченный. — А как ты? Уехала твоя комиссия?
— Уехала, — Решетов устало махнул рукой. — Надоели... Давай-ка, Тоня, съездим на рыбалку, на Капчагай! — бодро сказал он. — И тебе надо отдохнуть и мне развеяться.
— С удовольствием, — лицо ее посветлело, очень давно они не ездили на рыбалку вместе, — А Иринку?
— Я ее отвезу к родителям.
— Хорошо. Так что? Прямо сейчас? Собираться?
— Конечно. Возьмем палатку, поживем на берегу до понедельника.
Тоня засияла.
— Так я собираюсь.
— Давай-давай, а я пока позвоню родителям.
Он ушел в кабинет, там у него был второй телефонный аппарат, а Тоня засуетилась со сборами на кухне. Достала термос, подлила воды в чайник и поставила на газ. Достала кастрюлю для ухи, две пластмассовые тарелки, специально для выездов, перец, лавровый лист, соль. Она была довольна, она любила собираться в дорогу, она даже замурлыкала какую-то мелодию, чего давно с ней не случалось. И не заметила, как подошел муж и остановился в дверях. Он всегда ходил мягко, неслышно, а в домашних шлепанцах тем более.
— Тоня...
Вид у него был подавленный.
— Что случилось? — Тоня прервала сборы.
— Я позвонил отцу насчет Иринки... У него опять давление поднялось.
— Тогда возьмем Иринку с собой.
— Давление поднялось, просит, чтобы мы его взяли с собой. Давно, говорит, свежим воздухом не дышал.
Тоня отвернулась, еле слышно сказала:
— Но ты же знаешь...
Отец Игоря не переносил Тони, а если у него еще и давление поднялось...
— Я пытался отказаться, — продолжал Решетов, — говорю, мы с Тоней вдвоем едем, а он, дескать, вот и отлично, я ее давно не видел, поедем вместе.
— Но ты же знаешь... тем более сейчас, — голос у Тони дрогнул.
Она не оборачивалась к мужу, смотрела в окно и боролась со слезами. Не отдых у них будет в компании со свекром, а мука. Тоня стала такой раздражительной, такой плаксивой. А ведь она не одна, ей нужно беречь ребенка.
— Ты уж извини нас, — Решетов подошел к жене, положил ей руки на плечи. — Старые люди капризны.
— Да поезжайте, поезжайте, — Тоня достала платочек из кармана халатика. Муж убрал руки, и ей стало легче. — Я сейчас... соберу тебе все, что надо.
— Да не старайся, я сам уложу в портфель. Бритву я уже взял. Еще колбасы немного, сыру.
От нее не укрылось, что он после ее отказа оживился. Впрочем, ясно почему — он ведь знает, что они с отцом не мирятся. И конечно, лучше ей посидеть дома. Уберет в квартире, постирает.
Через полчаса Решетов вышел из дома с портфелем, который всегда брал с собой на рыбалку. У двери он задержался дольше обычного, сказал бодро:
— Пока, Тоня, будь спокойна, отдыхай.
С усилием перешагнул порог.
37
Зайдя в гараж, он взял дубликаты своих номеров и положил их в портфель. Запер гараж и пошел между домами на выход к трамвайной остановке.
Ждал трамвая и не смотрел на людей, смотрел на тополя, на горы. Природа успокаивала.
Смеркалось. Последние лучи солнца недолго продержались на вершинах гор и погасли.
В трамвае он стал на задней площадке, в самом углу, от всех отвернувшись. Если человек не захочет быть замеченным, узнанным, он может этого добиться даже на виду у своих знакомых. Надо отвернуться, сделать отрешенное лицо, погрузиться в себя, ссутулиться. Кому захочется отвлекать его своим приветствием, задерживать на такой фигуре пристальный, бесполезный взгляд?
Он сошел на углу Пастера и Дзержинского и пошел вверх по улице в сторону центральной бани. Вот чего ему не хватало для последнего раза, для концовки — замкнуть круг. От бани до бани.
Он постоял в тени аллеи, наблюдая за стоянкой машин. «Волга», два «Москвича», мотоцикл с коляской. Владельцы их моются, парятся, стоят под душем. Кто из них выйдет первым и когда выйдет, Решетов не знает, и потому машины на стоянке его не интересуют.
Он отошел на квартал, следя издали за стоянкой. Терпеливо дождался, когда подошла еще одна «Волга» с багажником наверху, и не спеша направился туда, не сводя глаз с этой «Волги». Вот зажглись фонари стоп-сигнала, затем погасли. «Волга» сдала назад, уперлась шинами в невысокий бордюр. Вышли двое, на одну сторону — грузный мужчина в летней шляпе, на другую — полная пожилая женщина с кошелкой. Мужчина запер дверцу, подергал ручку. Женщина подергала ручку со своей стороны. Не спеша зашагала ко входу в баню.
Судя по тому, что водитель не делал лишних движений после остановки, противоугонного устройства в машине не было.
Вот они поднялись по ступенькам, не спеша, размеренным шагом, о чем-то мирно переговариваясь. Ни разу не оглянулись, спокойны. Решетов поднялся за ними. Очереди в кассу не было, над оконцем висел плакат: «В человеке должно быть все прекрасно — и душа, и тело, и одежда. А. Чехов».
Решетов прошел мимо кассы к автомату с газированной водой, нашарил в кармане монету, опустил. Долго, по глотку, пил воду, следя за тем, как эта пара прошла в номера. Там они пробудут не меньше часа. Пожилые, медлительные, спешить им некуда, домой ехать легко. В автобусе не толкаться, своя машина.
Выждав еще минуты две-три, он вышел на улицу. Стало совсем темно, стоянка слабо освещалась длинной лампой дневного света на изогнутом металлическом столбе. Решетов неторопливо прошел туда, доставая на . ходу кожаный мешок с ключами. Тяжелый и теплый комок, как живая птица в руке. Вынул связку с тонким металлическим штырьком, зажал его между двумя пальцами. Он шел, не озираясь, не
