— Ну хотя бы припомните, в чем он был одет в последний раз. И какого цвета.
— В такой голубой... с коротким рукавом.
— В тенниске?
— Да.
— Значит, в голубой тенниске?
— Да.
Неисповедимы пути следователя, пути-нити, тропы- ловушки, посложнее, чем пути господни.
— Простите, забыл, как, вы сказали, его зовут?
— Виктор.
— А может быть, Иван?
— Почему Иван? Виктор.
— Так его друзья называли?
— Да.
— Кто например?
— Как сказать... просто на улице.
— Постарайтесь припомнить, пожалуйста. Хоть одного. Кто кроме вас называл его Виктором?
— Да многие... Толик, например, фотограф возле «Армана».
— Он каждый день там бывает, этот самый Толик? Или по субботам, по воскресеньям?
— Он работает в фотоателье. Рядом с кинотеатром.
Сразу после допроса Демин поехал к «Арману». Без труда нашел ателье, у входа мельком глянул на витрину — и рот раскрыл. В самом центре увидел фотографию ее, Тани Бойко, самую большую и самую удачную — в полупрофиль, роскошные волосы, с подсветкой сзади и сбоку, старательно сделан портрет и умело. Демин бывал здесь, в «Армане» всегда новые фильмы, проходил мимо столько раз и не обращал внимания на витрину. Да и о существовании ателье как-то не помнил.
Демин открыл синюю дверь, вошел и увидел мужчину лет сорока пяти, с длинными баками почти до шеи, и еще юношу лет восемнадцати, который колдовал над кюветами на длинном столе в углу. Решив не представляться и не сеять слухов, Демин сказал, что ему нужен Толик.
— Это я, — ответил мужчина довольно приветливо и без тени смущения.
— Я к вам по личному делу, — Демин посмотрел на юношу.
— Иди, Марат, погуляй, — сказал Толик. Тот сполоснул руки под краном, снял серый халат и вышел.
Теперь уже Демин показал удостоверение и начал на манер Шупты: что за девушка у вас на витрине, в самом центре, имя ее и фамилия.
— Таня Бойко, из хорошей семьи, проверенная, сброд не вешаем, я ее давно знаю, с младых ногтей, а что она натворила такого-сякого? — отвечал он охотно, говорил легко, жестикулировал, и Демин скоро убедился, что иначе, как Толиком, его не назовешь.
— Я ее года три уже снимаю, одно удовольствие, фотогенична, как бог, полтыщи кадров, не меньше. Другие девчонки за мороженым бегут, а она — сюда, то платье новое, то прическа, то в честь того или сего. И аж бледнеет, когда усаживается! Приятель мой, художник Славик Сухов, тала-антлив, подлец, портреты, масло, обнаженные, все к ней пристает, в натурщицы просит, а она ему: «Мильон за улыбку! Тогда пойду».
— Деньги любит? — задал Демин вопрос, как ему думалось, многозначительный.
— А кто их не любит? Вы их не любите? Или я? Деньги сила. Не имей сто рублей, а имей сто тысяч.
Виктора Толик знает, работает он на авторемонтном, если не темнит, фамилия его — Лапин.
— Учится?
— Не-ет, — почти радостно отвечал Толик. — Это он так, глянцует. Для папы-мамы, для Маши- Наташи.
— Парень смелый? — продолжал Демин. — Может за себя постоять?
— Ду-а-а, — утробно пробасил Толик. — Мо-ожет. Глотка широкая. Приблатненный слегка, но так теперь модно. Или ты пужай, или тебя будут пужать, середки нету. Боксер в «Трудовых резервах».
— Нет ли у вас, случайно, его фотографии?
Нашлась и фотография. В четверг на прошлой неделе Толик сфотографировал их вместе с Таней. В понедельник карточки были уже готовы.
— Сегодня пятница, вторая неделя пошла, а их нету, ни Татка не идет, ни Виктор. И на «броде» нет. Ваша работа, конечно. Я понимаю — секрет, профессия, но я — молчу, замок, могила, нем, как рыба, но и вас, само собой, па-пра-шу.
Толик показал пачку фотокарточек. Таня одна, Лапин один, Таня и Лапин вместе, в полный рост возле кинотеатра, под вечер, солнце уже светит сбоку. Скорее всего, она его и уговорила сняться. Парень как парень, длинные, по моде, волосы, небрежная, по моде, поза. И везде кривит рот одинаково — и когда вместе и когда один, усмешка, этакое суперменство, уже привычное, похоже, с детства наигранное. «Ты меня кушай завтра, а я тебя съем сегодня».
Толик разрешил взять снимки, сказав при этом: «В знак дружбы, без санкции прокурора даю», — и по просьбе Демина вырезал из пленки кадры с Таней и Лапиным.
Вернулся Демин, что и говорить, с богатым уловом.
— Везет тебе, как влюбленному, — сказал Шупта.
Пророчески сказал. Снимок Лапина показали Жареному.
— Этого фраера вижу в первый раз, — по слогам отчеканил он.
Показали Елене Ивановне, она побледнела.
— Он, он самый, сволочь! И стрелял и деньги унес!..
Бойко вызвали на второй допрос, и теперь Шупта говорил уже совершенно иначе. И тон другой и вопросы. Сразу же предупредил об ответственности за дачу ложных показаний и взял подписку. Разговор записали на пленку.
— Двадцать третьего июня сего года вы сдали портфель с деньгами и облигациями трехпроцентного займа в Калининский райотдел милиции, Так?
— Сдала.
— Где вы взяли этот портфель?.
— Я уже говорила: нашла,
— Где вы его нашли?
— В парке.
— Парк большой, точнее,
— В парке возле качелей.
— Он что, лежал на скамейке, висел на столбе для всеобщего обозрения или еще как?
— Лежал... Под кустом.
— Другие проходили мимо, не видели?
— Про других не знаю.
— А вы увидели?
— Да, увидела.
— Нагнулись? Подняли?
— Да.
— А потом?
— Отнесла в милицию,
— Вам сказали спасибо, как честной девушке?
— Сказали.
— И никто ничего плохого не заподозрил?
— Никто. Кроме вас.
— Вы считаете себя честной девушкой, не правда ли?
— Здесь не детский сад.
— Я вас считаю честной советской девушкой, милиция считает честной, про вас журналисты пишут.
— Ну и что?
