Из караульной будки лениво выполз мешковатого вида солдат. Он подошел к тепловозу, о чем-то поговорил с машинистом. Они, должно быть, уже не раз встречались и обычные пропускные формальности сводились к минимуму: солдат сел на тепловоз, поезд тронулся. Когда состав подходил к бетонной разгрузочной площадке, Прасол спрыгнул с поезда и неторопливо двинулся к зданию котельной. За штабелем остро вонявших креозотом шпал снял с себя комбинезон и остался в потертой форме старшего прапорщика. Шагая неторопливо, прошел к зданию штаба. Никто на него ровным счетом не обратил внимания.
Вошел в здание, поднялся на второй этаж. Открыл дверь приемной комдива. За столом с телефонами сидел лакированный капитан с кокетливыми черными усиками.
— Ты куда? — спросил он небрежно, бросив беглый взгляд на прапорщика.
Прасол показал трубку с нумераторным диском, которую держал в руке.
— Дальняя связь барахлит у командира. Сам вызывал.
— А-а, — протянул капитан с видом, будто он в курсе всех дел генерала, даже таких малых, как барахлящая дальняя связь.
Прасол отворил наружную дверь, обитую дерматином, и на миг оказался в полутемном тамбуре. Быстрым движением сдернул из-под фуражки на лицо капроновый паголенок и вошел в кабинет. Плотно притворив дверь, выдернул из-под кителя пистолет, направил на Деева. Голосом, полным злости, скомандовал:
— Руки на стол, генерал! И спокойно. Без лишних движений!
Деев помрачнел, глаза гневно сузились, но испуга, обычного для подобных случаев, Прасол на его лице не заметил.
— Ты понимаешь, прапор, что уйти отсюда не сможешь?
— Смогу, — ответил Прасол. — Без проблем. Шпокну тебя, и концы в воду. Выйду и скажу: генерал четверть часа не велел беспокоить. Тебя найдут с дыркой в голове, когда я уже буду далеко.
— Не упрощай, — устало сказал генерал. — Клади оружие, и кончим. Пока не наделал глупостей. На выстрел среагируют сразу. Будь уверен…
Прасол двинул пистолетом и нажал на спуск. Бутылка с нарзаном, стоявшая на столе на металлическом подносе, с треском разлетелась осколками. Привычного выстрела не прозвучало. Раздалось лишь тягучее шипенье, словно старенький паровоз стравил пар.
— Смотри на часы, полководец, — предложил Прасол. — Когда сюда сунется твой порученец. Жди…
Он подошел к открытому сейфу, вынул из него две кожаные папки с бумагами, три опечатанных сургучными печатями пакета. Положил на стол. Сгреб в кучу бумаги, лежавшие перед генералом. Швырнул их на папки.
— Так где же подмога, господин генерал?
Деев нервно дернулся.
— Спокойно, начальник! Теперь лицом к стене. И руки, руки повыше подними…
Деев неохотно выполнил приказание. Прасол сдернул с лица чулок и сказал:
— Теперь повернись ко мне. Ты все же силен, Ромка!
Узнав брата, Деев шуганул отборным матом и яростно хряснул кулаком по столешнице. Зазвенели на подносе осколки бутылки.
— Колька, гад! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил?
— Ну, не совсем же дурак. Если хочешь, доложи моему начальству. Пожалься. У меня возьмут объяснения. Проведут совещание. Объяснят всем, что русских генералов пугать нельзя. Посмеются. Я даже знаю, кто станет хохотать больше всех. Потом выпустят бумагу, запрещающую контрразведчикам проникать в кабинеты военачальников без санкции прокурора…
— Оставь, Колька! Ты же понял, о чем я. Если эта дурацкая история станет известной в гарнизоне, мне как комдиву — конец.
— Вот что тебя больше всего беспокоит.
— Положим не больше, но и не меньше…
— Тогда пойми: история эта никуда из этих стен не выйдет. В пьесе, которую мы разыграли, два действующих лица. Все так и умрет между нами. Главное, чтобы ты понял — все, о чем тебя предупреждал Шарков, включая нашу встречу — совсем не шуточки. Ведь чужой мог тебя шлепнуть и уйти отсюда без шума. Удалось же мне добраться до тебя без мороки. Вы тут верите, что, отгородившись от мира колючкой и спецзаграждениями, живете в полной безопасности; все, кто хочет попасть в твои владения, даже начальство, должны пройти мимо бдительных часовых, показать пропуска и допуски. Так ведь?
— Раз ты здесь, значит, не так.
— Слава богу, один урок извлек.
— Могу присягнуть, завтра ты уже такого не проделаешь.
— Стоп, Ромка! Стоп! Никаких шевелений. Будешь усиливать бдительность охраны, когда я разрешу. Нельзя давать повод нашим противникам стать осторожнее.
— Позволь мне самому решать, что делать в дивизии.
— Валяй. Тогда сегодня же я предам огласке все, что здесь случилось. Мне, в конце концов, наплевать на твое самолюбие.
— Ты сегодня отсюда не выйдешь. Я запру тебя на губе.
— Уверен в этом? Зря. Посмотри на брюшко. Я против тебя куда сильнее. И потом, ты понимаешь, чтобы комдив предстал во всем великолепии перед гарнизоном, мне достаточно вывести тебя отсюда с наручниками, уткнув пистолет в затылок. И ты пойдешь как миленький, братец. Я уже нарушил законы. Теперь, как говорят: семь бед — один ответ. Загудим с должностей вместе.
— И ты сумеешь?
— Ради дела? Да.
— Такое вторжение ты называешь делом?
— Угадал.
— Чего ты добиваешься?
— Сотрудничества, Роман Константинович. Я прекрасно понимаю, ты тут сидишь и решаешь глобальные стратегические задачи. Ядерная мощь. Межконтинентальные ракеты. Все серьезно, внушительно. По гарнизону офицеры ходят во весь рост. Вальяжные. Не пригибаются, не перебегают через плац. А я последний год только и вижу, как страну, надежно укрытую ядерным зонтиком, со всех сторон втихаря обгрызают крысы, будто головку сыра. А ваш главнокомандующий, не стоявший ни дня в строю, насилует армию с тем же цинизмом, с каким привык в строительных бытовках валить на пол малярш и штукатурщиц.
— Ты что-то слишком смело говоришь на такие темы, полковник. Я даже не знаю, как себя при таких разговорах вести.
— Брось куражиться, Ромка. В тебе все играет молодая моча. Тебе кажется, что на каждом шагу надо демонстрировать смелость и мужество, неустрашимость и волю. А это желание такой же опасный синдром, как и безрассудство. Если для безопасности государства комдивы должны быть только смелыми, их не надо учить в академиях. Краткосрочные курсы рукопашного боя и выживания — все, что им бы потребовалось. Дешево и сердито.
— Как ты предполагаешь прикрывать меня от похитителей?
— Прежде всего, я не собираюсь тебя прикрывать. Моя цель — уничтожение банды. Мы очень похожи. Я надену генеральский мундир…
— Нет.
— Но это…
Прасол умолк, осененный неожиданной догадкой:
— Слушай! Тебя оскорбляет то, что твои погоны нацепит простой полковник? Вот оно что!
Деев посмотрел на брата, прищурив глаз, будто прицеливался.
— Ты скажи, голова, какая матери разница, если ухлопают тебя, а не меня?
— Разница большая. Меня не ухлопают. Тебя — да. Я уже это доказал. И не спасут тебя ни личная смелость, ни дивизия, которая будет стоять на ушах. У каждого дела свои особенности. Учти, — Прасол
