— А ты не стесняйся, — вежливо поддержал его генерал. — Мы не гордые, стерпим.
Все засмеялись снова, на этот раз еще раскованнее, чем минуту назад.
— На субботу и воскресенье, господа офицеры, — осмелел Лосев, — подготовлены рыбалка и охота. По желанию.
— Где охота? — спросил генерал.
— В заказнике.
— Он же был обкомовский. Разве не закрыли?
— К чему? — удивился Лосев. — Наши демократы ружьишком побаловаться себе не отказывают. Лишили партаппарат незаконных привилегий. Себе их установили законом. И все.
Инспекция гармонически вписалась в распорядок, предложенный гостеприимным хозяином — Лосевым, и все же базу лихорадило. Ни схемы подчиненности, определенные уставом внутренней службы, ни штатное расписание, где в типографские рамочки с названиями должностей вписываются фамилии людей, эти должности занимающих, никогда не отражали и не отражают реальное соотношение сил и истинные взаимоотношения между начальниками и подчиненными.
В жизни стройная система субординации полна противоречий и противоборства, невидимой, но всем известной «холодной войны» местного масштаба. В ней каждая из сторон знает своих покровителей и союзников, супостатов и завистников.
На «Буране» офицеры знали, что Родион Ильич Студенцов — приятель и ставленник генерал- полковника Ремизова. А поскольку сын полковника Лосева женат на дочери генерал-лейтенанта Таратуты, чей сын является зятем Ремизова, то Лосеву бояться Студенцова не стоит, даже если проверка покажет, что на «Буране» недостатков тьма-тьмущая.
Акты проверок, если их составляет рука умелая, могут одного стереть в порошок, другого оставить целым и невредимым, а третьего даже возвысить, хотя на самом деле казнить следовало бы возвышаемого, осудить — невиновного и не трогать даже мизинцем обреченного на заклание.
В то же время нельзя сказать, что сам Лосев относился к инспекции безо всякой опаски. Положение фаворита не избавляло его от возможности серьезных неприятностей. Конечно, генерал-лейтенант Таратута — фигура. Но в самых элементарных шахматных партиях пешки порой так обкладывают сильные фигуры, что те в конце концов исчезают бесследно. Сколь бы ни было прочным кресло, в котором утвердился Таратута, никто не знал, что происходит с самим креслом. Ведь как ни добротно оно с виду, как ни надежно сколочено, а подползет к его ножке микроскопический жучок-древоточец, прогрызет норку и начнет точить, лущить древесину, превращая ее в сыпучую труху. Сантиметр за сантиметром проходят жучки тайными ходами в недрах кресел и тронов, и вдруг в роковой момент они рушатся от малейшего толчка. И ползут-расползаются слухи о том, почему и как рухнул столп, в прочности которого ни у кого не имелось сомнений.
Поэтому Лосев старался угадать причины, вызвавшие появление инспекции в гарнизоне. Он знал, что председателю комиссии всегда известны задачи, поставленные перед проверяющими, и больше всего боялся стать той костяшкой домино, которая, падая, опрокидывает весь длинный ряд взаимозависящих людей. А возможную первопричину такого толчка Лосев видел только в выводах инспекции.
— Сегодня пятница, — предупредил генерал Студенцов членов комиссии, — но мы поработаем. Майор Лежнев проверит электронную сигнализацию. База построена давно и я уверен, электроника устарела. Надо, чтобы в нашем акте прозвучали весомые рекомендации по улучшению всей системы.
— Понял, товарищ генерал, — с готовностью отозвался Лежнев.
— Вот и принимайтесь. Мы должны показать образцовое отношение к обязанностям. Пусть в обстановке хаоса, характерного для сегодняшнего дня, наша ответственность станет положительным примером. — Генерал взглянул на часы. — Работаем до двадцати одного. Только потом ужин.
— Ясно.
— Майор Нырков, вы соберите караульную роту. Потолкуйте с людьми. Попросите высказаться о состоянии охраны объекта. Исполнители должны чувствовать, что их мнение нам не безразлично.
— По опыту знаю, товарищ генерал, подобные беседы не дают результатов, — сказал Нырков довольно хмуро. — Все предпочитают отмалчиваться.
— Я знаю, — отрезал генерал строго. — Пассивность — черта типичная. И все же попробуйте расшевелить людей. Нам будет полезно включить в отчет мнение самих исполнителей. Вы, как обычно, на охоту не поедете, верно?
— Так точно, не поеду.
— Отлично. Раз вы остаетесь на базе, то и проведите проверку караула. Ночью. А мы начнем плотную работу с понедельника.
Майор Нырков обосновался в классе, предназначенном для подготовки караула к несению службы. Сел за стол, обложился схемами, инструкциями, таблицами. Он знал: армейская служба — не мёд, а в караульных ротах горчит особенно. «Через день на ремень», — так определяют свои тяготы солдаты. В любое время года, в любой час суток стоят на постах часовые — живые души с автоматами на изготовку, наделенные законом особыми правами. Зимой от холода часовых не спасают тяжелые постовые тулупы, и мороз прожигает до самого тела даже сквозь слой овчины. Летом выматывает зной, даже если часовой стоит под тенью грибка и одет в одну только рубашку. При этом подобные лишения подчас не имеют особого смысла и сводятся на нет безалаберной, полной формальностей системой охраны объектов. В чем эта безалаберность проявлялась на базе «Буран», и предстояло разобраться Ныркову.
Познакомившись с инструкцией по охране и обороне объекта, он узнал, что ежедневно в состав караула здесь назначается двадцать три человека: прапорщик — начальник караула, сержант — разводящий и двадцать один солдат — караульные. По семь часовых в одну смену. Хотя по уставу полагалось, чтобы разводящий выставлял не более пяти часовых, здесь допускали небольшое отступление от правил. Учитывая то что время следования смены на посты и возвращение в караульное помещение составляло менее часа, на втором разводящем экономили.
Караульное помещение располагалось в кирпичном одноэтажном здании, поставленном в южной части охраняемой зоны. Выходя из домика, смена заряжала оружие у глухой каменной стены и отправлялась на посты, двигаясь против часовой стрелки по периметру зоны.
Развод караулов и смена их проводились ежедневно в восемнадцать часов. В шестнадцать в класс привели солдат караульной роты. Среди них и те, которые на новые сутки заступали в наряд. В учебный класс пришли также заместитель начальника базы подполковник Иконников и офицер штаба майор Якушев. Они сели за стол рядом с инспектирующим, хотя тут же поспешили обозначить свою второстепенную роль.
— Начинайте, товарищ майор, — предложил Ныркову подполковник. — Вы здесь у нас хозяин.
Нырков спрятал улыбку. Он хорошо знал цену своей свободе. Она определялась длиной привязи, на которой ему позволяли двигаться уставные порядки.
— Товарищи солдаты и офицеры! — начал Нырков. — Одна из позиций, которую проверяет инспекция, — это безопасность базы, надежность ее охраны. Первый вопрос к вам всем: все ли здесь в норме? Какие существуют неиспользованные возможности? Прошу смелее. Говорите.
Никто на призыв не откликнулся. Все сидели с серьезными лицами, но то была серьезность, рожденная не столько мыслью, сколько безразличием.
— Прошу смелее, — повторил свой призыв Нырков.
— А никто и не боится, — подал голос чернявый остроглазый лейтенант, сидевший в первом ряду. — Просто от разговоров у нас пользы нет.
Солдаты довольные зашевелились, заулыбались.
— Чувствуется, вам есть что сказать, — обрадовался Нырков. — Так скажите.
— Зачем?
— Разве вас не интересует служба? — в голосе Ныркова прозвучала досада.
— Так точно, не интересует. Я подал рапорт об увольнении в запас.
— Придет приказ на ваше увольнение, тогда о службе можете не думать. А сейчас я все же прошу вас вспомнить о деле.
— Будто оно здесь кого-то интересует всерьез, — дерзко заметил лейтенант.
— Меня интересует, — сказал Нырков. — И у вас нет оснований мне не верить.
