Подобную операцию проделали остальные — майор, заведующий отделением госпиталя и капитан- терапевт.
Собрав записки, Жданов разложил их веером.
— Читаю с последней. Итак, недостаточность митрального клапана. Шумы… Недостаточность… Недостаточность…
Затем генерал взял лист со своей записью и протянул, полковнику:
— Читайте.
— Недостаточность митрального клапана, — сообщил полковник и, не скрывая удивления, воззрился на командующего. Тот, не обращая внимания на изумление врачей, вынул из стола медицинскую книжку майора.
— Как видите, консилиум был практически не нужен. Все пришли к единому мнению самостоятельно. Но вот как согласовать наш диагноз с записью в медицинской книжке? Вот… «Практически здоров. Неограниченно годен к строевой службе». Здесь ваша подпись, товарищ майор, и ваша, товарищ капитан…
Понимая, что командующий начинает ставить служебный диагноз их профессиональным качествам, оба офицера поднялись и вытянули руки по швам…
Я никогда не читал биографию Жданова. Не знаю, учился ли он в медицинском учебном заведении или нет. Но факт остается фактом — генерал разбирался в танках и людях, понимал, насколько исправны моторы и сердца.
Командир танкового полка с некоторого времени перестал приносить жене часть получки. Жена поинтересовалась, куда уходят деньги. Полковник изобразил крайнюю степень смущения. «Стыдно признаваться, Машенька, но мои солдаты потеряли танк. Теперь за пропажу удерживают с меня».
Жена страшно расстроилась и пошла искать справедливость к командиру дивизии. Тот выслушал и закачал головой: «Случай тяжелый, но я постараюсь вам помочь». В тот же день генерал вызвал полковника к себе.
«Ну, братец, ты обнаглел! Тысячу рублей в месяц за один танк. Я выше тебя званием и должностью, но жене говорю, что с меня за два танка в месяц берут по пятьсот. Так что будь добр, сообщи своей, что я сократил с тебя удержания вдвое».
ОГОНЬ НА СЕБЯ
Есть в артиллерии понятие «стреляющий». Это не воинское звание, не должность. Стреляющим может быть и солдат-разведчик, и сержант-вычислитель, правда, чаще на этом месте оказываются офицеры — командиры взводов, батарей, дивизионов и даже полков. Но кто бы ни был стреляющим — его команды обязательны для огневиков, стоящих у боевых орудий, и потому в руках этого человека оказывается вся ударная сила артиллерийских стволов.
Нелегко бывает принять на себя права и ответственность стреляющего. Я слыхал не раз и не два, как от волнения становились хрипатыми звонкие голоса лейтенантов в момент, когда они подавали команду «Стрелять батарее!» и тем самым брали ответственность стреляющих на себя. И, наоборот, видел, как молодели, оживали полковники с седыми висками, едва произносили слова той же команды.
Не каждому по плечу быть стреляющим. Никакие тренировки и обучение не в состоянии исправить слабости характера — робость, неуверенность, склонность к колебаниям. Только людям с «военной косточкой» ответственность, падающая на плечи, добавляет ощущение радостной силы, укрепляет уверенность и спокойствие.
Учился я в академии вместе с Героем Советского Союза Николаем Калуцким. В одном из боев за Вислой он управлял огнем гаубичного дивизиона. Фашисты окружили наблюдательный пункт. И тогда Калуцкий — стреляющий — вызвал огонь на себя.
Тяжелый стон, пропоровший воздух, обрушился на высоту, где окопались наблюдатели, смял, разметал все вокруг.
Лишь на другой день в земле, перепаханной огнем, засеянной металлом смерти, нашли стреляющего. К счастью, он был жив.
Быть стреляющим.
Принять огонь на себя.
Это высшее проявление воли и смелости.
А сколько их, моментов, когда командирам приходится вызывать огонь на себя?
Весна сорок пятого года. В зелени пробуждавшихся садов, в разливе рек шли на запад дивизии Советской Армии, шли по чужой, незнакомой германской земле.
Артиллерийский командир генерал Петров выскочил на «Виллисе» к водному рубежу. За ним, на западе, шел горячий бой. А здесь, перед рекой, застряла, не переправляясь, артиллерийская колонна.
Выскочив из машины по избитой кисельной колее, генерал прошел к берегу. Моста не было, но реку пересекала плотина. Была она примитивной, деревянной с земляной подсыпкой вроде тех, что строят бобры. Только высотой и шириной сооружение свидетельствовало, что постройка — дело рук человеческих.
По гребню плотины в кои-то времена был брошен деревянный настил, по которому ездили на телегах. Настил выглядел достаточно ветхим, торцы досок, выходившие на берег, давно превратились в бурую труху. Если учесть, что поверху, через гребень перекатывалась вода и с глухим плеском срывалась вниз с шестиметровой высоты, где волны пенились и пузырились, как в котле, можно представить, какие впечатления рождала плотина у людей, подъехавших к ней.
Тем не менее при некоторой осторожности и смелости машины можно было провести на западный берег.
Генерал оценил обстановку мгновенно и подошел к колонне.
Навстречу ему выбежал майор в потертой шинели, перепоясанный ремнями.
— Кто такие?
— Истребительно-противотанковый дивизион противотанкового резерва.
— Что ж вы тут сгрудились? — спросил генерал. — Там пехоту немецкие танки утюжат, а у вас перекур?
— Опасно переправляться, — попытался объяснить майор. — Немцы вверху плотину взорвали. Водохранилище переполнено. Вода плотину перехлестывает с силой…
— Значит, здесь опасно, — сказал генерал язвительно. — А там, впереди, где танки пехоту мнут, там курорт. Курорт, я спрашиваю?! Немедленно начинайте переправу. Чья головная машина? Взвод управления? Вперед!
— Осипов! — хриплым голосом скомандовал майор. — Заводи! Вперед!
Несколько мгновений спустя «студебеккер» двинулся к плотине. Шофер вел машину осторожно, будто старался колесами нащупать дорогу. Вот они коснулись настила, вот выкатились на гребень. Вода зашумела сердито, и шум ее перекатывался вперед по мере того, как двигалась машина.
Все сгрудились на берегу, с волнением смотрели на происходившее.
Первую половину пути машина одолела успешно. Но на середине плотины, где поток, перекатывавшийся через гребень, был особенно напористым, случилось непоправимое. Машина неожиданно качнулась и, потеряв колею, будто в замедленной киносъемке начала переворачиваться. Колеса бешено крутились в пустом пространстве. Открылось ржавое, заляпанное грязью весенних дорог днище. Потом всплеск и пузырь среди бурлящих струй. Все! Конец!
С минуту стояла тишина, которую нарушал только отдаленный гул боя.
Все смотрели на генерала. Тот сурово поджал губы, повернулся к майору.
— Командуйте! Вторая машина — вперед!
Майор рукавом вытер лоб и срывающимся голосом приказал:
— Вперед!
И опять поползла к плотине машина. Солдаты провожали ее взглядами, полными сожаления и недоверия.
— Эх, — махнул рукой один. — Пропадет ни за грош! Разве ж такое переедешь?
На том же месте, что и первая машина, «Студебеккер» дернулся влево и с громким плеском упал в воду.
Пенящаяся вода вышвырнула на поверхность несколько пустых ящиков, какие-то поленья и мусор.
