Скорее всего амбал именно в эти моменты угадал Васину слабину. В какой-то момент он, опять же, как говорили свидетели, не ударил, а просто ласкающим движением перчатки коснулся Васиной челюсти. И тот почему-то не устоял на ногах. Он сломался, согнулся, осторожно сел, а потом лег на ринг. И лежал довольно долго. Вот это и не понравилось нашим больше всего.
Окончательно Вася пришел в себя, когда ему дали понюхать ватку с нашатырным спиртом, а затем вручили расписную почетную грамоту участника финальных боев.
В часть Вася вернулся, подчеркнуто скромно. Долго не хотел показывать грамоту, хотя все ему говорили, что второе место на таких соревнованиях — это не пустяк.
В последний раз Вася принял боевую стойку, когда мы остались наедине.
— У! — сказал он. — Врезать бы тебе апперкотом!
И опустил руки. Как-никак вторая перчатка округа!
Солдат встречает офицера.
— Товарищ майор, разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Скажите, не вы будете лейтенант Иванов?
ЛЕЙТЕНАНТ ПЕТЯ
На автомобиль армия пересаживалась не вдруг. Мотор, хотя и был средством передвижения более социалистическим, чем конь (машина, когда не работает, — она не ест), все же испытывал со стороны ревнителей кавалерийской старины отчужденность и подозрение.
Как— то командир взвода семнадцатого кавалерийского полка купил мотоцикл. По утрам, когда коноводы приводили к офицерским квартирам подседланных коней и те, немного размявшись после ночного стояния в конюшне, одаривали воробьев свежим навозом, моторизованный лейтенант Петя выводил из сарайчика свой аппарат, пинком ноги заставлял его ненасытно урчать и на волне вонючего дыма уносился к гарнизону.
Мотоциклетная идиллия длилась недолго.
Сперва лейтенанта вызвал комэск — командир эскадрона. Предупредил доброжелательно:
— Ой, Петя, сгоришь ты…
— Это почему? — не понял лейтенант.
— Больно бензином воняешь. Кони тебя пугаются…
Тонкого намека Петя не уловил.
Тогда его пригласил на беседу командир полка.
— Вам у нас служить надоело? — спросил он участливо. — Могу помочь. Есть вакансия начальника склада.
— Почему надоело? — выставил на обозрение свое непонимание сложной ситуации Петя. — Все нормально.
— Нормально? Зачем же вам тогда мотоцикл? Лучше женитесь.
— Да как же! — вскипел лейтенант той мерой кипения, которая допускается в присутствии командира полка. — Мотоциклы у нас не запрещены!
— И я не запрещаю, — сказал комполка с отцовской ласковостью. — Катайтесь сколько хотите. Только не в ущерб службе. А то, говорят, у вас взвод стал плошать…
Взвод у лейтенанта был хороший, но доказать то, что он начал плошать, оказалось совсем нетрудно. Небольшая, но авторитетная комиссия из штаба полка за день общения со взводом выявила массу недостатков. Как говорили остряки, у коней не были почищены подковы…
Комэск провел срочное совещание, на котором лейтенанта шпыняли как только можно. Расстроенный, Петя спросил комэска — за что такое ему на голову?
— Брось ты к черту этот мотоцикл, — посоветовал капитан. — Думаю, из-за него, из-за вонючего, все пошло.
— Да как же так! — опять взъерошился Петя и закипел уже сильнее, чем в присутствии командира полка. — Никем не запрещено! И вообще — служба сама по себе, мотоцикл — сам по себе…
— Петя! — сказал капитан проникновенно. — Когда ты на коне — это служба. Когда ты на мотоцикле — тут как раз и получается, что служба сама по себе, а ты сам по себе. Опасно это. Ой, смотри, Петя!
Лейтенант сопротивлялся еще около месяца, и весь этот период его взвод все больше плошал и плошал… Наконец, Петя не выдержал, продал машину.
По утрам к домику в поселке снова стал подъезжать коновод, и у крыльца веселый гнедой поднимал по привычке хвост. И снова стал хозяин пахнуть конским потом, а не презренным бензином. И взвод Пети вернул без особых усилий утраченные позиции. На одном из ближайших совещаний его похвалил сам командир полка. А главное, никто и не напоминал лейтенанту о печальных минутах его колебаний между конем и мотором. Словно и не было ничего такого…
Забыл об ошибке молодости и сам лейтенант. Но не надолго. Однажды его вызвали в кадры. «Надо переучиваться, — сказал строгий начальник. — Кавалерист — это не специальность. Надеюсь, вы понимаете?» Петя понимал. Его направили на переподготовку, где, кстати, стали учить вождению автомобиля.
— Будем изживать техническую неграмотность, — предупредил новичков майор с погонами инженерно- технической службы. Едва взглянув на него, Петя понял, что майор технарь по убеждению. (О человеке гражданском он сказал бы «технократ».)
В фуражке с околышем цвета нигрола, с руками, способными без ключа отвернуть прикипевшую к болту гайку, он выглядел могучим монументом автомобилизма. Оглядев лейтенанта с высоты двухметрового роста, майор поморщился и предупредил:
— Эти… блестящие железки… Как их? Шпоры… Надо свинтить. Машина такого не любит.
Шпоры крепились к сапогам изящными ремешками — тренчиками, тем не менее майор приказал их «свинтить». Петя понял — это тонкий технический юмор.
— Теперь, — сказал майор, когда они сели в кабину «Студебеккера», — прошу раз и навсегда запомнить: чтобы остановить машину, не тяните руль на себя. Это не повод. Для остановки служит тормоз. Чтобы прибавить скорости — нажимайте педаль газа. И забудьте, что раньше для управления скоростью коня пользовались шпорами.
— Шпорами не управляют скоростью коня, — язвительно заметил Петя. Терять ему, человеку технически неграмотному, не имевшему специальности (подумаешь — кавалерия!), было нечего. — Шпоры служат для наказания лошади.
— Вот видите, — сказал, майор очень спокойно, будто радовался открытию, — выходит, я не зря приказал вам их свинтить. И еще. Машину наказывать не принято. Наказывать будут вас — водителя…
Выпускной экзамен по вождению обставили торжественно и пышно. На плацу на трибуне, с которой командование обычно принимало гарнизонные парады, заняли места члены комиссии. Экзаменуемый садился в машину (один — без инструктора!) и делал торжественный круг на виду у всех.
Подошла очередь Пети. Он сел в «Студебеккер», запустил двигатель и. тронулся. Однако там, где надлежало сделать поворот к финишу, машина пошла прямо. Она шла на трибуну.
— Стой! — закричал полковник — председатель комиссии и сложил руки крестом: — Глуши!
Сквозь лобовое стекло члены комиссии хорошо видели лицо лейтенанта, остекленевшие, устремленные в одну точку глаза. Так, должно быть, выглядят летчики, идущие на таран.
Не тормозя, «Студебеккер» ударил в трибуну. Теперь полковник и лейтенант глядели друг на друга с расстояния одного метра, не больше. Стоявшие на трибуне члены комиссии, может быть, и дрогнули в душе при столкновении, но все оставались на местах. Покинуть помост, когда на нем был полковник, не позволяли этика и субординация.
Сколоченная из толстых сосновых плах трибуна выдержала удар, не рухнула, не опрокинулась. Однако, выдержав, не устояла на месте. Мощный автомобиль столкнул помост, и он пополз по земле.
— Стой! — увещевал полковник лейтенанта. — Понимаешь по-русски? Стой!
— Нажми на тормоз, кавалерист! — кричал взбешенный инструктор. — Шпоры небось надел! И не тяни руль на себя — это не повод!
А «Студебеккер», тяжело урча, толкал трибуну перед собой, как бульдозер толкает гору песку.
Все, кто был на плацу, кто уже сдал экзамены или готовился их сдавать, преодолели первоначальный
