– Кадаверную обокрали! – она произносила «котаверную». Коты ей были понятнее кадавров.
– Иду, – отпустил я ее.
Телефон у меня есть, хирургу просто положено иметь дома телефон, но неделю назад рыли канаву и порвали кабель, и потому связь моя с больницей беспроводная. Курьеров посылают.
Особенно торопиться я не стал: когда срочно, курьер приезжает на «скорой помощи», а если ногами, то аллюр один крест.
Приготовил яичницу с салом (три яйца – двести калорий, сто граммов сала – еще девятьсот, поел. Выпил крепкий кофе без сахара. Умылся, побрился, посмотрел в окно на лужу у дороги. Края ее подсохли, солнце палит, небо без туч, следовательно, можно идти в туфлях.
Яичница, кофе и яркое солнце наполнило меня бодростью, оптимизмом. Ночные страхи улетучились вместе со тьмой, жизнь стала красивой и удивительной. Вот только кража в кадаверной… Зря я вчера спирт оставил.
Но пошел я не в кадаверную, а в кабинет главного врача. Вовремя попасть начальству на глаза – главное в сельской жизни. Отличие села от города не в грязи, не в воздухе, а в особенностях найма. Нанялся – что продался. В городе поругался с начальником, директором, главврачом – и пошел в другую фирму, в другую поликлинику. Нет, и в городе, конечно, сложности, но есть возможность хотя бы теоретическая, уйти. На селе же идти остается только в петлю. Или в бутылку. Сначала второе, потом первое.
– Утро доброе, – поздоровался я и почтительно, и приветливо, и слегка независимо.
– Доброе вчера было, – ответил главврач.
– Кому как, Алексей Васильевич, кому как, – подбавил независимости я.
В кабинете, помимо главврача, сидели на старых расшатанных стульях Ракитин и Виталий.
– Повысили? – спросил я Ракитина. – На кражи посылают?
– Оно какая кража, – протянул Ракитин, пожимая руку обыкновенным, не фирменным пожатием. Значит, очень устал.
– Вы, Корней Петрович, вчера кадаверную хорошо закрыли? – задал свой вопрос главврач.
– Как обычно. И кран закрутил, и форточку прикрыл.
Алексей Васильевич подумал, что бы еще спросить, и решил – хватит.
– Тогда пошли смотреть, что же еще пропало, – Ракитину в чужих кабинетах не сиделось.
– Еще?
– Именно. Прежде всего, пропал сторож, Иван Харитонович. Не явился на утреннюю пятиминутку, верно?
– Верно, – подтвердил главврач слова Ракитина.
– Начали его искать и обнаружили, что дверь прозекторской взломана. Тогда послали за вами.
– Ага, – я постарался вложить в коротенькое слово побольше раскаяния, что заставил ждать.
И мы вчетвером – главврач, Ракитин, Виталий и я – пошли к моргу.
Идти недалече. Миновать инфекционный барак, гараж, и вот он, морг и прозекторская под одной крышей. Кадаверная. Трупарня. Как вам больше нравится.
Дверь, поставленная после ремонта году, кажется, в две тысячи втором, не соответствовала стилю здания. Хлипкая, несолидная. Замок не подвел, устоял. Петли не выдержали, дверные петли – они были вырваны с мясом.
– Грубая сила, – констатировал Ракитин.
Мы прошли внутрь.
Окна зарешечены с царских времен, а вот стекло разбили недавно.
– Осколки-то… изнутри били! – определил капитан.
В кадаверной был разгром, но разгром странный: на кафельном полу (плитка дореволюционная) лежали осколки банок, в которые я давеча укладывал образцы для гистологического исследования. Хорошие были банки. С притертыми крышками. Формалин испарялся из лужиц на полу, но самих образцов я что-то не видел. Даже под стол заглянул – нет. Еще опрокинут стул, стакан с карандашами, вот и все. Пишущая машинка, шкаф с инструментами, веник, ведро и прочие ценности уцелели.
Я спустился по лестнице вниз, как там на леднике дела.
При свете «дневной» лампы (чтобы воздух меньше грелся) я увидел совсем уже странное.
Вернее – не увидел.
Я не увидел труп.
– Бред, просто бред, – сказал я негромко, но Ракитин услышал.
– Что случилось? – спросил он, спускаясь.
– Труп исчез.
– Куда именно уложили тело?
Я показал.
Ракитин обошел меня, наклонился, потом и вовсе встал на четвереньки, не жалея штанов. Ищет следы.
Я бочком-бочком подошел к другому углу ледника и достал заветную баклажку. С умом достал – надев резиновые перчатки. Вдруг там отпечатки пальцев посторонние?
– Что это? – спросил капитан.
– Спирт. Видишь, не тронули. Необычно это.
– А что трогать, на ней ведь написано – «Сулема! Яд!»
Я перевел взгляд на баклажку. Да, действительно… Сам же эту этикетки и прилепил. На всякий непредвиденный случай. До чего глаз замылился…
Ракитин вернулся к леднику, а я, пристыженный, встал в уголок, пытаясь более Шерлока Холмса из себя не строить.
Хотя… Народ умен и проницателен, никаким страшным надписям не верит. Иногда и напрасно. За год трех искателей алюминиевых проводов, пренебрегших табличкой «Не влезай – убьет», поразило насмерть. По одному, в апреле, мае и ноябре. Вор непременно бы раскупорил баклажку и понюхал, чем пахнет. Обычный вор.
Но когда воруют трупы…
Я потихонечку поднялся наверх. Почти сразу за мною последовал и Ракитин.
– Дела совсем невеселые, – заявил он.
– Похищение трупа – такого в истории нашего района еще не было, – сказал Алексей Васильевич.
Вниз полез Виталик, а затем, помедлив минуту, и главный врач. Да уж, происшествие. Жена не простит, если он своими глазами не увидит пропажу покойника.
– А вот в соседнем районе, – начал было я, желая блеснуть цитатой про члена партии, но неуместность дурацких шуточек заставила оборвать фразу на полуслове.
– Что – в соседнем? – насторожился Ракитин. – Ты уже слышал?
– Да так… Нет, не слышал, предположил только, – слишком серьезный был капитан, и разговора требовал серьезного. – А что, где-то… случилось?
– Да. Но – настоятельная просьба помалкивать. Дело на контроле, – и он указал сигаретой на потолок, потом предложил:
– Закуривай.
– Когда это я курил, – помотал я головой и протянул баклажку. – Пей!
– Когда это я отказывался, – ответил Ракитин.
Пришлось наливать, благо рюмка, что хранилась в столе, пережила разгром.
Ракитин выпил, поблагодарил кивком.
– Закуски не держу, – извинился я.
– И не держи, – капитан достал из кармана конфетку. Ею и закусил. Потом вышел на порог и склонился над дверью. – Видишь, изнутри выбивали?
– Как – изнутри?
– Просто. Дерево-то сгнило, трухлявое, шурупы выскочили, – он опять встал на колени, приглядываясь к царапинам на двери, чуть даже не обнюхивая ее.
