пробит насквозь, половики изорваны в клочья, на двери глубокие царапины, почти насквозь — в общем — номер практически уничтожен.
— Предлагаю так — сказала Алёна, внимательно рассмотрев произведённый разгром — мы все были в городе, а когда вернулись — в номере полный разгром — кто-то ворвался через окно и испортил все вещи. Если трактирщик будет возмущаться — оплатить ему ремонт в комнате, не потому, что мы согласны с его обвинениями, а из благотворительности и жалости к нему.
— Хммм…есть смысл, да! — протянул Андрей — только тоже шито белыми нитками. Знаете, что я предложу? Я напоролся вина и впал в безумие. Всё побил, всё разбил — оплатим ему ремонт, и всё.
— А царапины на потолке и стенах? Пробитая дверь? Кстати — интересно, чем ты её пробил — задумчиво сказал Фёдор — оружия-то у тебя не было!
— Знаешь что, не говори глупостей! — рассердился монах — чем надо, тем и пробил! Не тем, чем ты работал сегодня ночью!
— Тьфу! — фыркнула Алёна и засмеялась — ну какие вы мужики всё-таки охальники! Пошла я собирать Настёну — сами решайте, чем вы тут карябали и чем стучали. Всё равно ничего не слушаете, что вам не предлагай! — она поднялась и вышла из комнаты, закрыв дверь.
— Ну вот чего ты несёшь? — тоже разозлился Фёдор — завидуешь, что ли? Надо думать как выкручиваться, а ты ерунду какую-то порешь.
— Может и завидую — грустно сказал Андрей — хорошая баба, береги её. Ну что же — пошли сдаваться — скажу, что у меня был приступ безумия и я разнёс комнату — будь что будет. Типа приревновал к твоей женщине и всё разбил. Мало ли идиотов на свете бывает? Главное — деньги готовь, у нас их хватает, так что умаслим хозяина.
Одевшись и обувшись окончательно, Андрей и Фёдор спустились вниз, к благодушному хозяину, не подозревавшему, какие неприятные известия сейчас обрушатся на его лысоватую голову.
Ещё через пятнадцать минут, охрипший от ора трактирщик хмуро пересчитывал золотые монеты, переданные ему в компенсацию за ущерб, с учётом простоя номера и затрат материала плюс рабочей силы. Сумму ему передали неплохую — как минимум на тридцать процентов превышающую реальный ущерб, так что хозяин гостиницы заткнулся и перестал вопить, что вызовет стражу и всех законопатит в местную тюрьму.
Впрочем, испытывать судьбу путники не стали, быстро собрались и выехали со двора — плату за следующие сутки, к удовольствию хозяина заезжей они требовать не стали, а ещё закупили продуктов на приличную сумму, полностью обеспечив себя питанием на ближайшую неделю.
Снова пылила дорога, снова перед глазами мелькали зады лошадей, а Фёдор и Андрей сидели на облучке, разговаривая за жизнь.
— Ну что, Андрюха — расскажешь мне, как всё на самом деле было ночью?
— Только после того, как ты расскажешь, что было ночью — усмехнулся Андрей — да нечего рассказывать! Да и не место тут — он покосился на сидящих в глубине фургона Алёну и Настёнку, — женщина кормила её пирожками, приговаривая, что если она не съест, то отдаст эти пирожки соседской собачке — чем девочка живо заинтересовалась, потребовав сейчас же пойти к этой собачке, так как она желает посмотреть, как та будет есть пирожок.
— Да ладно…рассказывай, давай, не придуривайся. Как пересилил?
— А кто сказал, что я пересилил? Вот сейчас кааак…вопьюсь тебе в шею! — Андрей рассмеялся, и прикрыл глаза рукой, подумав, что жалеет о том, что в этом мире нет противосолнечных очков — с некоторых пор солнечные лучи его очень беспокоили — модифицированные глаза были очень чувствительны к свету.
— Слушай, а ты ведь изменился, с тех пор, как побывал в объятьях кикиморы — я никогда не видал, чтобы ты так много смеялся и шутил — заметил с удивлением Фёдор — ты всегда был таким нудно- праведным, таким скучным…что хотелось треснуть тебя по башке. Эдак ты может и примешься вино пить?
— А что? Я всегда любил хорошее вино — парировал Андрей — но пить вино и напиваться вином — согласись, разные вещи. Ну да ладно, теперь серьёзно: не знаю, как я пересилил. Может моя военная подготовка, а может то, что я сильно молился — помогло мне удержать мою сущность и взять Зверя под контроль. Только вот что я тебе скажу — в этом деле нет ничего мистического — да, тело преобразуется под воздействием заражения — прямого попадания крови или слюны существа, которое вы называете кикиморой, в тело обычного человека. И если человек приличный, в обычной жизни не имеющий никаких зверских наклонностей — жестокости, подлости, то и Зверь не будет убивать без разбора, а если есть хоть что-то злое, жесткое, если он был убийцей — вот тут Зверь в душе поднимает свою голову и тогда, тогда очень трудно взять над ним верх. Знаешь, что мне пришло в голову — а может кикимора, которую мы убили совсем и не была жестокой убийцей? Может на неё больше наговаривали, а она была просто несчастной заражённой девушкой, вынужденной бегать по лесу, чтобы утолять жажду сырого мяса и крови?
— Да ну, скажешь тоже! — Фёдор с неудовольствием посмотрел на Андрея — ведь как вывернул-то! И оказываемся мы теперь не герои, а безжалостные убийцы девушки и её безутешного отца! Даже слышать это дерьмо не хочу! Никогда больше не говори эти слова при мне! Она была мерзкой убийцей и мы освободили мир от чудовища! Всё!
— А может ты освободишь мир от ещё одного чудовища — меня, например? — усмехнулся Андрей — я-то гораздо страшнее и опаснее её. Кстати сказать — Настёнку-то она не тронула…а ты не допускаешь, что всё могло выглядеть и по другому? Не так, как мы всё это увидели, и как увидела это её мать?
— Не хочу! Не хочу это слышать! Заткнись! — рассердился Фёдор окончательно и замахнулся на Андрей хлыстом — как сейчас врежу по тупой башке!
— Ну врежь, врежь — если это тебе поможет — грустно усмехнулся Андрей — что было, то прошло, и теперь сделанного не вернёшь, хоть сто раз ударь хлыстом меня или себя. Впредь, будем думать, как и что сделать…не всё суть то, как оно выглядит внешне. Забудем этот разговор. Что касается меня — я всю ночь бегал по лесу, охотился. Убил двух косуль, ел мясо, на меня вышел медведь — пришлось съесть и его. Вот и пополнел слегка, мышцы добавил — жира то всё равно практически нет, но мышц наросло — пришлось много мяса съесть…и переварить.
— Представляю…как ты загадил там всю лужайку — заржал Фёдор, его поддержал Андрей и они минуты три смеялись в голос, под взглядом удивлённой Алёны.
— Сколько нам до ближайшего селения? Или города? — спросил Андрей, поглядывая на высоко стоящее солнце — до темна успеем доехать до постоялого двора?
— Через сорок — пятьдесят вёрст стоят по постоялому двору, должны успеть. По дороге, примерно в тридцати верстах ещё деревенька — Карадовка, называется. Я тут частенько ездил по тракту, когда в охранниках работал. Дорогу до столицы с этой стороны знаю хорошо, а уже туда, за столицу — не очень, туда редко ходил. Впрочем — тут я тоже уже несколько лет не был, может что-то и изменилось. Встретим кого-нибудь — спросим. Тут бывает, что купцы проезжают, и нередко. Только шуганный какой-то народ стал — видал — недавно проезжали — нас завидели, да всю охрану собрали, как будто стая разбойников навстречу едет. То ли народ стал пугливый, то ли впереди что-то неладно — надо будет расспросить встречных как следует. Кстати — раньше больше было народу на тракте — чего они тут стали ездить гораздо реже — ума не приложу. Я уже давно потерял контакты с купцами, а так бы расспросил ещё в Нарске, что и как. Есть, конечно, догадки…
— Хммм…а я думал такое редкое движение тут нормальное дело, а оказывается — это не так? Интересно…какие версии будут?
— Есть ещё одна дорога в Нарск и те края — она длиннее, и не такая ровная, но идёт огибая леса, по краю степи, вернее — лесостепи. Там редко шалят разбойники, им там труднее спрятаться — я так по крайней мере думаю, а на этой дороге всегда грабили — потому и караваны так охраняются. Зато — это дорога больше чем в полтора раза короче той. Вот и все версии. Если предположить, что засилье банд тут стало больше — значит, поток грузов по тракту уменьшился. Мы уже с тобой убедились, в самом начале, что разбойников тут хватает… Тут ещё такая штука — этот тракт проходит по землям различных мелких и крупных феодалов, и приходится платить за проезд, возможно они так подняли цену, что легче объехать вокруг, чем вываливать денег какому-нибудь придурковатому графу или барону.
— А куда власть смотрит? Какого рожна не пресекает поборы?
