авантюры в столице будет сторонник, который ничем не повязан.
Идея использования Авачинской бухты как морской гавани Козыревскому очень понравилась. Нижнекамчатский острог давно собирались переносить на другое место. Так, может, новый острог вообще построить не на реке Камчатке, а на берегу Авачинской бухты? Там вполне можно жить и кормиться рыбой. Правда, сначала надо замирить местных ительменов. Однако, если корабли будут базироваться там, это удлинит их путь из Охотска. Но, с другой стороны, пока они ходят на Большерецк, регулярно происходят крушения. Кроме того, на устье реки Большой невозможно создать поселение, построить склады и казармы – грузы приходится поднимать батами на 30 километров до острога. В устье реки Камчатки еще хуже… Чтобы безопасно проходить с Охотска на Авачу, нужно как следует разведать проливы к югу от Курильской Лопатки. А там Курильские острова… И где-то южнее – загадочная Япония…
Митька, приняв пару чарок, тихо кемарил в уголку, когда о нем вспомнили.
– А давай, Ильич, Митьку поспрошаем! – как бы в шутку предложил Козыревский.
– Он-то откуда знать может? – улыбнулся Чириков.
– Он у нас иной раз пророчествует, – сообщил монах. – Смех смехом, а, кажись, ишшо не ошибался. Слышь, Митрий!
– Ась?! – вскинул хмельную голову служилый.
– Скока островов Курильских в море-та?
– Больших с десяток, а малых не ведаю, – толком не проснувшись, ответил служилый. – А чо?
– Да ничо! – ухмыльнулся инок. – Далеко ль отсель до Апонии?
– Верст шесть сотен. Может, и семь… – Митька потряс головой, приходя в себя.
– Откуда знаешь?! – не удержался Чириков.
– Дык виденье ж мне было, – промямлил служилый. – Кажись, про то сказывал?
– Ну, покажь, хде ты ту Апонию видел! – кивнул на чертеж Козыревский. – Не ссы, смеяться не будем – показывай!
Деваться было некуда – Митька встал и, нетвердо держась на ногах, склонился над картой:
– Вот тута, кажись… А до ней острова цепью.
– Ишь ты! – Козыревский подмигнул Чирикову. – Ну, а Мерика где?
– Тут гдей-то. – Грязный ноготь служилого неуверенно провел линию. – А к ей острова дугой – вот здеся.
– Эх, отец Игнатий, – печально улыбнулся лейтенант, – таких сказок мы наслушались вволю!
– Да мы ж шуткуем, – ответил Козыревский. – Какая ж Митьке вера?
– Не знаю, – вздохнул офицер. – Но Японский остров действительно должен находиться где-то там.
Взгляд монаха прямо-таки засветился огнем азарта.
– А вот, Бог даст, след год и проведаем. Сплаваем, коли «Гавриил» у нас будет! Капитан-то Беринг небось не пойдет в море – ему на земле дел хватит. Мошков Кондратий да Ванька Бутин с ботом управятся, как мыслишь, Лексей Ильич?
– Справятся, наверное, – кивнул Чириков. – Только они обсервации делать не умеют.
– А на что нам обсервации? – ухмыльнулся монах. – Вдоль островов и пойдем – авось не заплутаем. Верно, Митрий?
– Я-то чо? Я – ничо…
Офицер глянул на них, словно взрослый на играющих детей:
– Без записей положения судна вы не сможете проложить маршрут на карте, не сможете доказать, где побывали.
– Да уж как-нито… – махнул рукой Козыревский. – Доплыть бы! А там, глядишь, товару апонского наторгуем, бумагу от тамошнего управителя привезем!
– Экий вы фантазер, отец Игнатий! – улыбнулся лейтенант. – Однако ж, мечтать не вредно. Про японцев известно, что они с большим подозрением относятся к европейцам и не желают с ними торговать. Кажется, они сделали исключение лишь для голландцев. Вряд ли вы сможете договориться…
– Обижаешь, Лексей Ильич, – шутливо выпятил грудь Козыревский. – Обижаешь, однако! Каки ж мы еврепейцы?! Вон, глянь на Митьку – не то якут, не то камчадал! И прочие таки ж! А ишшо… – Отец Игнатий наклонился к собеседнику и чуть понизил голос: – В былые годы каких апонцев на Камчатку выкинет, велено было в Якутск везти и далее. Дэмбэй, сказывают, с самим царем Петром в Москве встречался. В опчем, все кудай-то делись, а один в Якутске остался. Бабу – якутку хрещеную – женой взял, хозяйство завел. Прознал я, будто он апонскому языку сынка свово выучил и домой вернуться заповедал. Тайком, значит, чтоб начальство не прознало и не угнало куда по далее. Вот я, када в Якутске при власти был, того сынка сыскал и сюда отправил. Туточки он, сердешный! Родитель-то евойный у них в Апонии не простым был, а вроде нашего сына боярского. Так что, глядишь, и сговоримся!
– Возьмите меня с собой, отец Игнатий! – то ли шутя, то ли всерьез попросил Чириков. – Пальма первенства будет вашей, я на нее не претендую!
– Не можно, – серьезно ответил монах. – Сам рассуди: коль ты останешься, значит, Берингу ехать надобно. А коли капитан уедет, власть Афанасий Шестаков возьмет иль Павлуцкий. Такого нам не надобно. Так что езжай, Лексей Ильич, вези свои чертежи да писания. Коли душа лежит, так вертайся – глядишь, мы с тобой ишшо в Америку сплаваем!
– Это не от меня зависит, – вздохнул лейтенант. – Я же на службе!
– Знамо дело, – кивнул Козыревский. – Однако ж тревожит меня служба ента… Ить без Беринга и Шпанберга ты, Лексей Ильич, в испидиции вашей главный командир будешь.
– Ну да…
– А в Охотске, небось, ныне главный начальник Афанасий Шестаков. Казачий голова он. У них там тож испидиция. Вот и опасаюсь я, не подмял бы тебя тот Афанасий. Ить заберет корабли, не даст им возвернуться!
– Я не думаю, что казачий голова пойдет против воли капитана Беринга, – твердо сказал Чириков. – Если же пойдет… Приказ командира я выполню даже ценой жизни!
Главные участники событий не переставали удивляться перемене, произошедшей с капитаном Берингом. Казалось, за какую-то неделю он помолодел на несколько лет – на щеках появился румянец, в глазах – живой блеск. Он стал улыбаться и даже изредка шутить на людях, чего раньше с ним практически не случалось. Похоже, этот человек получил то, о чем втайне всегда мечтал, – безотказную ласковую женщину и освобождение от умственной деятельности, поскольку решения за него принимали другие, а он лишь озвучивал их или подписывал. Мысли о том, что он преступник, что судьба и сама жизнь его находятся в чужих руках, почему-то не беспокоили его. Возможно, он просто умел «не думать о грустном» и не бояться будущего, как умеют камчадалы не бояться грядущего голода.
Все было б хорошо, если бы не одно обстоятельство: Беринг боялся Митьки. Говорить с ним, находиться в одном помещении он физически не мог, что доставляло служилому, да и остальным заговорщикам, массу неудобств. Однако, обсудив ситуацию, они пришли к выводу, что лечить эту фобию не следует. Старые землепроходцы прекрасно знали эффект «кнута и пряника». Поэтому они решили в отношениях с Берингом взять на себя роль «доброго пряника», а Митька пусть остается «злым кнутом».
– От и ладненько будет!
– Спасибо, господа казаки, – поклонился служилый соратникам. – Уважили!
Согласно распоряжению нового камчатского начальника, весь лишний провиант и боеприпасы были выгружены с корабля и перевезены на склады в Большерецк. В середине июля «Фортуна» и «Святой Гавриил» подняли паруса и взяли курс на запад. Среди прочего они везли ясачную казну трех острогов и документацию о первой научной морской экспедиции Российской империи. Кроме того, на боте покоилась объемистая кожаная сума с письмами Беринга. Это был огромный труд, стоивший Митьке, Козыревскому и капитану многих бессонных ночей. В посланиях, адресованных немецким предпринимателям и государственным сановникам, развивались две генеральные идеи. Первая – это организация камчатского правления во главе с постоянным начальником, ответственным непосредственно перед Сенатом. К этому правлению предлагалось отнести и Охотский порт, в котором следует организовать таможню. Для сокращения государственных расходов предлагалось создать компанию, которая возьмет на откуп сбор ясака и винную торговлю на Камчатке. Даровать этой компании монопольное право строить поселения и добывать пушнину на новых землях, если она таковые откроет. Ну и, конечно, интенсифицировать крещение
