книжку о военном искусстве чукчей – тех самых, которые при советской власти чуть не вымерли. Так вот, оказалось, что веке примерно в семнадцатом кочующий по своим делам чукча считал своим долгом атаковать русских, где бы и в каком количестве он их ни встретил. Просто был период, когда среди чукчей это считалось «хорошим тоном». Ну, а если в отместку за раненого или убитого товарища казаки вырежут все стойбище – значит, такова судьба или, точнее, воля духов.
«Ясное дело, Сема, что ты угодил или в прошлое, или в какой-то мир, где сплошная древнятина. Знаменитому янки повезло больше – он оказался при дворе короля Артура. На что ты рассчитывал, стремясь к людям? Что они раскроют тебе навстречу объятья? Как же, жди… Был у меня приятель, который при советской власти отсидел три года за попытку нелегального пересечения советско-турецкой границы (с черноморского пляжа). Так он рассказывал, что следователь потешался над ним от души: „Ты что же, парень, думал, они тебя пловом встретят?!“ Вот и я… С другой стороны, если порыться в памяти, то можно сделать примерно такой вывод: терпимое отношение к чужакам появляется в истории вместе с товарообменом, а самодостаточные человеческие коллективы чужаков не любят. Вероятно, мне в случае контакта надо ориентироваться именно на такой вариант, а это значит… Это значит, что нужно оружие».
Семен некоторое время размышлял об общей несправедливости мироздания: всю свою историю люди воюют друг с другом. Существуют даже всякие научные теории и концепции, которые во главу угла ставят способность человека убивать себе подобных. В том смысле, что эта способность резко выделяет человека из окружающего мира. Животные, правда, этим тоже грешат, но для них это скорее исключение, чем правило: ну, забить самца-конкурента во время гона, ну, подраться из-за территории… А человек воюет иррационально и увлеченно, причем в большинстве случаев даже не из-за пищи и не из-за самки, а из-за каких-то там своих соображений. По телевизору как-то показывали во всех подробностях процесс подготовки папуасов к боевым действиям: они собрались воевать с соседней деревней из-за того, что те якобы что-то не то им наколдовали. Основным мотивом боевых действий, которые вели племена североамериканских индейцев друг с другом, была удаль молодецкая. Очень похоже, что это та самая удаль, которая гнала армады русских «моноксилов» под стены Царьграда. А зачем Александр Македонский отправился завоевывать весь мир? Это, кстати, один из немногих случаев в истории, когда сами участники вполне успешной авантюры под конец стали задаваться вопросом «а на фига мы это делаем?!». Или взять тех же чукчей. «Белые люди», пройдя всю Сибирь, на дальней окраине столкнулись с маленьким народом, чуть ли не основным занятием которого была война. Они, конечно, побежденных грабили, но ежику понятно, что в смысле экономики гораздо выгоднее было бы жить с соседями мирно. Кто в тех краях бывал, согласится, что они мало пригодны для жизни не только белого человека, но и человека вообще. По идее, все силы должны уходить на выживание. Так ведь нет! Изготавливались сложнейшие костяные доспехи, юноши с детства учились (помимо прочего) фехтовать на копьях! В восемнадцатом веке в нескольких полевых сражениях чукчи, перейдя в рукопашную, громили казаков и их союзников. Самое смешное, что, в отличие от индейцев, белые их так и не победили. Чукчи сами по каким-то обстоятельствам со временем утратили воинственность – грубо говоря, воевать расхотели.
«Впрочем, все это может казаться странным, только если считать, что бытие определяет сознание. Весь же исторический опыт, похоже, доказывает обратное. В данной же ситуации практический вывод может быть только один: хочешь мира – готовься к войне. Просто смешно: и так перебиваешься с рыбы на ягоды, а надо думать, как нападать и обороняться.
Выбор, правда, не богат. Лучше всего, конечно, было бы найти железную руду, наладить выплавку металла и выковать автомат. Ну и, конечно, патронов с порохом наделать. Одностволка, заряжающаяся с дула, против лука не потянет, так что с ней можно и не заморачиваться. По легенде, американцы ввели в обиход скорострельное оружие именно для того, чтобы противостоять индейским лукам. Только сначала надо изобрести порох. Это, кажется, соответствует законам литературного жанра: цивилизованный человек в подобной ситуации обязательно должен изготовить порох и чего-нибудь им взрывать, пугая враждебных туземцев и помогая дружественным. А что такого? Берешь, к примеру, щуку, потрошишь и набиваешь ей брюхо порохом вперемешку с рублеными гвоздями… пардон! – камнями. В пасть вставляешь фитиль. Фитиль поджигаешь, щуку берешь за хвост и бросаешь во врага. Трах-бах, кругом трупы, а посередине я – весь в белом! Каково?»
Сколь ни смешной показалась эта мысль вначале, Семен решил ее все-таки немного обдумать: «Кажется, мои мозги потихоньку приходят в норму. Сейчас я уже не в состоянии постранично вспоминать давно прочитанные книжки, но уж состав черного или дымного пороха вспомнить смогу: процентов семьдесят пять селитры, около пятнадцати процентов древесного угля и процентов десять серы. Все очень просто – окислитель и восстановитель в одном стакане. Правда, из материалов доступен только уголь. Сера в природе встречается в самородном виде, но ее еще нужно найти. Селитру как-то делают, это, наверное, несложно, нужно только вспомнить, как именно. В принципе, все это выполнимо, но так называемый черный порох используется в охотничьих патронах, а не в боевых, и это неспроста. Собственно говоря, взрыв – это быстрое сгорание вещества. Можно многое вспомнить из того, что рассказывали на военной кафедре, суть же в том, что скорость горения черного пороха очень низкая и, соответственно, эффект взрыва он может дать лишь будучи упакованным во что-то твердое и замкнутое. Иначе будет просто вспышка – баловство, одним словом. Хотя на заметку взять можно: вдруг где-нибудь сера попадется?
Если же спуститься с заоблачных высот на грешную землю, то придется обратиться к первоистокам. А что у нас было вначале? Что является самым-самым первым оружием? Камень? Нет! Праматерь всего оружия… палка! И, по странному стечению обстоятельств, обращаться с этой праматерью я немного умею».
В европейском, точнее, в средиземноморском очаге цивилизации обращение с палкой как с оружием развития не получило, зато на Дальнем Востоке… Там это называется «боевой шест». Всевозможных школ и до нашего времени сохранилось множество, а в Средние века их, наверное, было еще больше. Разновидностей шестов тоже немерено: от трех (и более!) метров до локтя, твердые и гибкие, тупые или заостренные на концах, деревянные и бамбуковые, двуглавые и одноглавые, окованные металлом или без такового, с присоединяемыми лезвиями, со скрытыми цепями или клинками, разборные, телескопические и многие, многие другие.
«То, что я называю „посохом“, по наиболее распространенным классификациям тоже считается шестом, но „коротким“ – до бровей (вариант – до подбородка). По легенде, это было обычным вооружением монахов монастыря Шаолинь, отправлявшихся в странствия. Боевых школ, конечно, давно не существует (или о них европейцам мало известно), зато спортивных – море. Правда, узкоспециализированных немного. Обычно работа с шестом входит в такие крупные массивы, как тхе-квондо или ушу».
Великим мастером короткого шеста Семен так и не стал, потому что всерьез и с полной самоотдачей тренировался, пожалуй, только в школьные годы. С тех пор он успел трижды сменить место жительства и каждый раз начинал ходить в ту секцию, которая была ближе. Да и сами секции то образовывались, то закрывались, то переезжали в дальний конец города. В итоге дома у Семена скопилась целая коллекция поясов и прочих регалий с китайской, корейской, японской и даже вьетнамской символикой, означающих, что их владелец поднялся на одну-две начальных ступеньки мастерства данной школы.
В отличие от послужного списка, рабочий арсенал приемов у Семена был скромным и включал в основном «базовые» удары и блоки, используемые с некоторыми вариациями во всех школах и стилях. Тренерам это не нравилось, но Семен упорно продолжал доводить до совершенства пяток своих «коронок», пренебрегая всем остальным. Ему казалось, что он понял основную ошибку «белого» человека в отношении восточных единоборств: посещая тренировки несколько раз в неделю, пытаться освоить приемы, разработанные теми, кто бoльшую часть жизни с «тренировок» и не уходил.
Итак, ему нужен «боевой посох». На сей раз – действительно боевой. Надеяться, конечно, можно на что угодно, но готовиться нужно к тому, что драться придется насмерть. А это значит, что первая попавшаяся палка не годится – сломанный шест, как и выбитый из рук, даже на соревнованиях засчитывается как поражение. Собственно говоря, Семен много лет развлекался, придумывая, каким должен быть посох, предназначенный не для фехтования, а для настоящего боя – с проламыванием черепов и дроблением костей. Требований к такому оружию можно предъявить бесчисленное множество, причем многие из них будут взаимоисключающими. Если же подходить к делу реалистично, то придется оставить лишь основные: посох должен быть прямым, прочным, гладким и симметричным, то есть ни один конец перевешивать не
