большой удачей – Семен был готов к тому, что тайник окажется пуст. Вряд ли погоня его не обнаружила, скорее всего, не стали трогать по религиозным соображениям – чтобы не оскверниться.
Проснулся (или очнулся?) Семен далеко за полдень. Он доел остатки еды, полюбовался обсидиановыми лезвиями, попробовал ими бриться и подумал, что грабеж на дорогах – дело чрезвычайно выгодное, но… Но паломники несут с собой немалые ценности, а передвигаются, по сути, без охраны: «Такое и в Средние века не всегда и не везде бывало, а разбой слишком незатейливое занятие, чтобы предки до него не додумались. Впрочем, можно предположить, что здесь еще и не додумались, но с тем же успехом можно допустить, что существует отлаженный механизм отлавливания этих самых разбойников. Так что я, наверное, уже вне закона».
Впрочем, быть «в законе» он и не собирался. Он пришел сюда не для этого и отказываться от своих планов не видел причин: «Как там было написано над воротами одного из советских концлагерей? „Верной дорогой идете, товарищи! В. И. Ленин“. Вот и я пойду. Устрою вам праздник и со смертью, и с возрождением».
Набитые горючей смесью трубки Семен запихивал в горловины кульков и складывал их обратно в рюкзак. Он совсем не был уверен, что созданная им смесь должна называться именно порохом. Во всяком случае, горела эта дрянь очень не слабо даже без доступа воздуха. Правда, выгорала она не мгновенно, но это было даже к лучшему.
Полученная от пленника информация заставила скорректировать намеченный ранее план действий – проникать в глубь котловины Семен раздумал. Оказалось, что свободно перемещаться там ночью могли лишь жрицы, а все остальные должны находиться в хижинах или на стоянке паломников: ночью леопарды гуляют по территории и всех, кроме жертвенных быков за дарпиром, считают своей законной добычей.
Когда Семен планировал свою акцию, у него возникла проблема с огнем, точнее, с его сохранением – не таскать же с собой горящую головню. Он довольно долго мучился, пытаясь свить что-то вроде фитиля, который мог бы долго потихоньку тлеть. Ничего путного не получилось, зато он нашел гнилушки, которые в сухом виде могли тлеть не хуже любого фитиля – этакий прикуриватель, действующий часа полтора-два. Это, конечно, тоже было не очень надежно, но Семен решил, что если иметь не одну, а сразу две подожженные гнилушки, то продержаться можно довольно долго.
Ночь была холодной, звездной и не очень темной – светила ущербная луна. Он занял исходную позицию – на северо-востоке котловины у края «сжатого» уже пшеничного поля. Сухие стебли тихо шуршали под слабым ветром, дующим по временам откуда-то с северо-востока.
Семен сбросил на землю мешок, развязал его, вытащил первый кулек с запальной трубкой и на минуту задумался: «Первый раз все непросто: первая женщина, первая кража, первое убийство. Впрочем, красть я еще не пробовал – только грабить. А вот теперь будет очередное „лишение невинности“ – нужно решиться на сознательное разрушение творения рук и ума человеческого. Причем творения несомненно прогрессивного. Ну, этот зарождающийся культ крайне жесток и выглядит для меня извращенным. Но, может быть, жестокость привычна, обычна и естественна для человека? Может быть, люди получают моральное удовлетворение от жестокости – даже над собой? Какой гуманист может сравниться в людском сознании с величием таких фигур, как Сталин или Петр Первый? Количество даже не косвенных, а прямых их жертв превосходит любые горячечные фантазии, но – национальные герои, но – объекты культа и поклонения. Впрочем, фигура одного гуманиста безмерно превосходит и их, и им подобных – всех вместе взятых. Только многие не верят, что Он был. И был человеком.
Стоп, Сема, остановил он самого себя, ты так можешь зайти в дебри, из которых не выберешься. Будь, как говорится, попроще: микроскопом очень неудобно заколачивать гвозди, а молоток не дает никакого увеличения – в нем оптика отсутствует. Делай то, на что ты способен, раз не можешь ничего другого. В конце концов, это не только твоя воля. Перед тобой зло. Можно даже сказать: историческое зло – в зародыше. Ну, так плюнь на все и воюй – как тогда с неандертальцами! Сейчас ты не завлаб, угодивший в какой-то древний мир. Представь, что ты тот самый „коммандос“ из почти классического фильма. Вот только мышц на тебе гораздо меньше, и гранаты твои не взрываются. Впрочем, какой из меня „коммандос“, – вздохнул Семен, – лишь бы на леопарда в темноте не наткнуться. Хотя ветер как раз в нужную сторону…»
Он ткнул тлеющей гнилушкой в запальную трубку и, когда оттуда ударил дымный фонтан искр, забросил свою бомбу в траву погуще.
Ни грохота, ни взрывной волны, ни свиста осколков, но вспышка была яркой. Семен успел отвернуться, чтобы не потерять ориентацию в темноте. Впрочем, она отступала за ним следом – огонь расползался в стороны, как мазутное пятно на воде.
«Не вляпаться бы вместе с моим рюкзаком! – мелькнула тревожная мысль. – Вот уж не думал, что пойдет так быстро».
В ту ночь он прошел и пробежал километров пятнадцать – почти две трети внешней окружности котловины. А огонь двигался за ним следом. И ночь превращалась в день, а потом снова в ночь. Луна и звезды исчезли в дыму.
Это, наверное, было грандиозное зрелище, но Семену некогда было любоваться им – он шел и бежал по холмам, окаймляющим долину. Когда огонь оставался далеко позади, он поджигал очередную трубку, швырял в траву кулек с горючей смесью и, не дожидаясь вспышки, бежал дальше. Мешок за спиной становился все легче и легче.
Пламя достигло центра котловины и ненадолго задержалось у ручья, текущего на юг. Потом занялись камыши по его берегам и вокруг озера, огонь перебрался на ту сторону и продолжил свою работу с удвоенной силой, подбираясь к тростниковым хижинам. Семену показалось, что он слышит крики людей и рев животных. Он на минуту остановился и попытался хоть что-то рассмотреть сквозь дым: крайние хижины горели, а северо-западный сектор, где за дарпиром паслись быки, выглядел темным. «Ну, конечно, – сообразил Семен, – там же в основном зеленая трава. Хоть этого-то греха на мне не будет».
Кажется, рассвет был уже близок, когда Семен оказался у тропы, ведущей на смотровую площадку над «храмовым комплексом». Дым несло как раз в эту сторону, глаза слезились, в горле першило, временами лунный свет не мог пробиться сквозь дымовую завесу, и ориентироваться становилось невозможно. Семен стоял некоторое время, пытаясь привести в норму дыхание и убедиться, что не спутал место.
«Кажется, та самая тропа. Одна гнилушка полностью истлела, и ее пришлось бросить. От второй тоже не много осталось – вот-вот начнет жечь пальцы. Ну что ж, будем считать это испытанием судьбы или проверкой божественной воли. Если сие деяние угодно высшим силам, то гнилушка догореть не успеет, а наверху никого не окажется».
Она не догорела. А площадка была пуста.
Тростниковые хижины пылали как факелы. Между ними никого не было – голые человечки толпились между рвом с леопардами и крайними строениями. На этом вытоптанном пространстве гореть было нечему. Они кричали, но их вопли для Семена ничего не значили. До стоянки паломников огонь не добрался – там тоже нечему было гореть. В разрывах клубов дыма Семен сумел разглядеть, что осталось лишь четыре-пять навесов, а людей, кажется, нет – наверное, разбежались. Стены домиков «храмового комплекса» смутно белели во тьме, и никакого движения там рассмотреть не удавалось.
«Ну, что ж, – ухмыльнулся Семен, – надо заканчивать, раз начал. Интересно, докину или нет?»
Кувыркаясь и разбрызгивая искры, «бомба» пошла вниз. Вскоре Семен потерял ее из виду и с горечью подумал, что трубка, наверное, погасла или выпала на лету. Вспышки действительно не было довольно долго, но потом она состоялась – кажется, даже сильнее обычного – на одной из крыш среднего яруса.
– Попал, однако, – хмыкнул Семен. – Пожара там, наверное, не будет, поскольку все дерево замазано глиной, но пусть эти амазонки тоже порадуются.
Последнюю «бомбу» Семен хотел запустить в ров в качестве гостинца для леопардов, но вспомнил, что ночью они там не сидят, и отправил ее туда же – на крыши «храмового комплекса». Там уже бегали и кричали фигурки жриц.
Смесь прогорела, не оставив после себя следа. Лишь в одном месте занялось слабое пламя, и Семен собрался смотреть, как его будут тушить. Только ему не удалось насладиться «чувством глубокого удовлетворения»: в голову пришла простая и ясная мысль, что этим «обстрелом» он выдал себя с головой. Пожар на полях еще можно как-то списать на природный катаклизм или происки духов-демонов. Но они, несомненно, смогли бы поджечь и «храмовый комплекс» – им же все равно, из чего он построен. А если
