Генерал А. П. Будберг (впоследствии — военный министр Колчака) вообще выступал за то, чтобы оставить на фронте только надежные части, а остальных демобилизовать. Дескать, в обороне мы отсидимся и с небольшим количеством бойцов, а больше нам ничего и не нужно. Генерал не понимал простой вещи: если бы его план начал осуществляться, то все надежные части мигом перестали бы быть таковыми.
Дезертирство начинало приобретать не только индивидуальный, но и коллективный характер. Порой солдатики пытались схитрить. Как писал в своем дневнике тот же Будберг, командование то и дело получало от различных солдатских комитетов предложения «отправиться на усмирение». Однако после корниловского выступления все уже понимали, что это значит — солдаты хотели с комфортом уехать в глубь страны, а там разойтись по домам.
Тем не менее у власти стояло все то же правительство Керенского — хотя его можно было легко скинуть после провала затеи Корнилова. Почему не скинули? А потому что его отстояли эсеры и меньшевики. Дело тут в самой сути этих партий — точнее, в сути их верхушки. Ведь какая складывалась ситуация? Кадеты полностью разбиты, а значит, у власти оказывались умеренные левые. Эти люди очень хорошо смотрелись в качестве оппозиции, а вот брать на себя ответственность они не хотели. Точнее, они желали быть не во власти, а при власти, — чтобы интриговать, дискутировать… Словом, заниматься политической деятельностью, но при этом ни за что не отвечать. Впрочем, в это время так хотело большинство политиков, потому что было совершенно непонятно — как разгребать сложившуюся ситуацию.
За одним исключением. Как вы, наверное, догадались, этим исключением являлась партия большевиков. И не потому что они отличались особой мудростью, скорее — полной отмороженностью. Но бывают ситуации, когда лучше двигаться даже не очень понимая куда, нежели стоять на месте. И такая позиция нравилась народу все больше и больше.
Именно поэтому в сентябре начался процесс, который носит название «большевизации Советов». В низовых Советах становилось все больше большевиков. Да и в Петросовете председателем стал успевший примкнуть к ним Л. Д. Троцкий, которого в дни выступления Корнилова под шумок выпустили из «Крестов», где он сидел со времени июльских событий. Правда, ЦИК, в отличие от «низов», оставался умеренным.
Впрочем, в сентябре и многие лидеры большевиков придерживались достаточно умеренных взглядов. Они были за передачу власти Советам, но хотели это сделать мирным путем. Расчет был на II Всероссйский съезд Советов, который должен был открыться в конце октября. Если большевики будут иметь на нем большинство, то Съезд объявит себя властью и тихо-мирно пошлет Временное правительство куда подальше. И дело тут было не в миролюбии — им большевики не отличались. Просто на многих тяжелое впечатление произвели июльские события. Никто не хотел снова проколоться.
Но тут появился Ленин. Точнее, из Финляндии стали приходить его статьи. В них Владимир Ильич на разные лады повторял одну мысль: нужно немедленное вооруженное восстание. Ему было все равно. Свойственный Ленину авантюризм, видимо, обострился от бездельного сидения в Финляндии (он был, как известно, ярко выраженным трудоголиком). А Ленин умел убеждать людей. И со своей точки зрения он был прав. «Передача власти» — это все очень ненадежно. Ведь «временные» никогда бы такого не признали, и инициатива начала военных действий осталась бы за Керенским. Восстание же помогало мобилизовать свои силы.
В конце концов, уже приехав в Петроград, Ленин продавливает свою идею. ЦК большевиков принимает решение о вооруженном восстании.
Принять-то решение большевики приняли — но выполнять его особо не торопились, а делали все не спеша. Дело в том, что хотя большинство рабочих и солдат гарнизона сочувствовали большевикам, они предпочитали решить дело миром (точнее, не хотели начинать драку первыми). Тем более никто до конца не знал, как отреагируют фронт и провинция, где влияние большевиков было куда меньше, нежели в Петрограде.
Нельзя сказать, что Временное правительство не знало о готовящемся восстании. Об этом знали все вороны в городе. Каждое заседание Керенский начинал с вопроса: как противодействовать большевикам? Но… во Временном правительстве тоже понимали своеобразность ситуации.
На закрытом заседании 17 октября министр Н. М. Кишкин заявил, что
Военный министр генерал А. И. Верховский высказался в том же духе:
Так что ситуация складывалась патовая. Кто начинал, тот проигрывал. Потому что другая сторона тут же завопила бы: «Они первыми на нас напали, на таких белых и пушистых!»
Ленин этого то ли не понимал, то ли, что скорее, не хотел понимать. Он желал, чтобы власть была взята непременно до намеченного на 25 октября съезда Советов. Чтобы Ленин не мешал, ему под предлогом его безопасности запретили появляться в Смольном. Тут чувствуется рука хитрого Сталина, который уже тогда предпочитал действовать без шумовых эффектов.
Правда, в середине октября правительство сделало большевикам большой подарок. Оно объявило о своих планах переброски части Петроградского гарнизона на фронт. Солдатиков это возмутило: на фронт они ехать решительно не желали. Самое смешное, что против был и командующий армиями Северного фронта генерал от инфантерии[45] В. А. Черемисов. Он высказался в том смысле, что ему не нужны подобные части, у него на фронте своих таких хватает. Но самое главное, что солдатики отказались, а тут подоспели большевики… В общем, обстановка сильно накалилась. Заодно и правительство в очередной раз продемонстрировало свою слабость — не сумев добиться выполнения собственного распоряжения. Самое интересное, что это не вызвало особой враждебности у солдат, которых должны были сменить. Их большевики сумели уговорить.
Тем временем по инициативе большевиков Петросовет объявил о создании Военно-революционного комитета. ВРК сформировался в период между 16 и 21 октября. В его состав, который до свержения Временного правительства насчитывал всего несколько десятков человек, вошли большевики, левые эсеры и несколько анархистов, а также представители Петроградского Совета, Совета крестьянских депутатов, Центробалта, Областного исполкома армии, флота и рабочих в Финляндии, фабрично-заводских комитетов и профсоюзов.
Это был хороший ход. Получалось, что восстание организует не одна партия, а множество разных сил.
Одновременно была устроена замечательная акция психологической войны. 18 октября Каменев опубликовал в газете «Новая жизнь» письмо, в котором заявлял, что он против вооруженного восстания.
Вообще-то такое поведение называется предательством. Ленин очень шумел по этому поводу и требовал исключить его из партии. Но… Каменева не только не исключили даже из ЦК, но и порицания не вынесли. Складывается впечатление, что это был намеренный «слив», а Ленин шумел для отвода глаз. Получалось, что, с одной стороны, Каменев подтверждал, что восстание действительно готовится, с другой — что среди большевиков нет единства. То есть продолжалась политика выманивания Керенского на активные действия.
А с 21 октября ВРК начинает давить на психику уже серьезно. Точнее, это уже начало восстания. Но… как-то не совсем.
22 октября комиссары Комитета приходят к командующему Петроградского гарнизона полковнику Г. П. Полковникову[46], и заявляют, что «все приказы командующего должны скрепляться подписью одного из комиссаров и что без них приказы будут считаться недействительными…» Тот их послал куда подальше, сказав, что ему и комиссаров ЦИК хватает. Это, собственно, от него и требовалось. Троцкий тут же пишет обращение, которое распространяется по частям — благо там тоже уже сидят комиссары ВРК. «На собрании 21 октября революционный гарнизон Петрограда сплотился вокруг ВРК… как своего руководящего органа. Несмотря на это, штаб Петроградского военного округа в ночь на 22 октября не признал ВРК, отказавшись вести работу совместно с представителями солдатской секции Совета.
