укрыться от его глаз в темноту вечера.
…Еще одна ночь отошла на запад. Медленно, устало занималась заря, да не успела раскрыться, выстлаться кумачовой скатертью — облачные перья разлетелись по небу, заспешили прикрыть кумач и край золотого блюда.
'Быть, быть празднику!' — сказал голубой орудийный залп. 'О-о! проснулось эхо. — О-ох!'
Мы встречали день выстрелами, пулеметными очередями. По нас с правильными интервалами били пушки. Залегла и вновь поднялась пехота, зародилось движение боя. Вальцев сменил Забелло, их пулемет жил, не остывал, а Бафанов смолк. Жив ли Бафанов? Я с тревогой думал о нем. Вскоре слышен стал его голос:
— Ослеп я, лейтенант. Огонь глаза мои выжег. Не увижу я больше неприятеля. Возьми на себя три танка, остальные я встречу. Сестрица прицел установит, есть у нас гранаты, есть и дорогой гостинец для стальных пауков — противотанковое ружье.
Нежданная пуля нашла и меня. Вот и на моей груди расцвел кровавый цветок; видно, относил я гимнастерку. Качнулся, зашевелился надо мной прохладный пепел. Я прижал к ране ладонь, сел. Варя перевязала рану, я не умер: слышал перестрелку, видел следы пуль на листьях, знал, как бежало по холмам, по лесам сиреневое шоссе. Мы были еще живы, а они отходили…
Вальцев, тоже раненный, склонился ко мне, и я понял: он догадался. В его глазах был вопрос: 'Ты видел ее?' Я ответил: 'Да, видел'. 'Вот и все, он не попросит рассказать, — подумал я, — такими, как он, движет чувство правды — это выше мести. Но что такое чувство правды, когда оно приходит? Наверное, когда в душе сливается воедино все человеческое. Как звуки мелодии, которую ему удалось подобрать'.
Я хотел спросить, как он нашел ее, но передумал. Попробуйте спросить, как приходят песни. Ответом будет улыбка, потому что это тайна. Я протянул ему корнет и сказал только:
— Сегодня мы живы, а завтра?.. Пусть услышит Лён и другие, что мы победили. Передай привет храброму Лёну.
В последний раз возвысился над нами ясный серебряный голос, и казалось: звучащая явь подсказывала слова.
'Мы не всегда были мертвыми — мы были живыми!' — пел корнет.
'…живыми', — сказало эхо.
'Мы пали за свободу!' — пел корнет.
'…за свободу!' — сказало эхо.
Милый Вальцев! Прекрасна вещая песня, оставленная тобой, вечны ее слова.
…Легко ли умереть, не увидев ясного лика земли? Ведь шевелились еще хвосты дыма, свет стоял багровыми столбами, лощина выгорела, мята высохла, птицы смолкли. Уснул красный конь. Кровь же была горяча и жгла сердце. Я чуть было не изверился, но скоро все переменилось. Пришла прозрачная ночь; проросли, открылись голубые цветы звезд. Поднялась первая чистая заря. Три чистых зари — три алые птицы взлетали над нами. Перед четвертой мы стали камнями и травой, мы стали песней.
Морег
Озеро
Вода в этом озере темная даже в солнечные дни, и мне не удалось увидеть дна. Хотел было спуститься по крутому склону к самому берегу, но друг крепко сжал мою руку и так выразительно покачал головой, что я невольно задумался: уж не верит ли он сам в эту историю? Нас ждала машина. Он торопил меня. Я заметил, что поступает он нелогично: сначала рассказывает об озере небылицы, везет меня сюда, не жалея бензина, а потом вместо купания мы снова оказываемся на грунтовой заброшенной дороге, и до шоссе — двадцать миль…
— Сказочное место, — сказал я. — Готов поверить легенде. Однако паломников и туристов тут не видно. Чем объяснить этот местный парадокс?
— Знаешь, здесь другие люди. Не могу привыкнуть… Многих из них интересуют совсем иные мифы и легенды.
— Какие же?
— Характерный вопрос. Разумеется, это легенды о счастье, о любви, о бизнесе. Некоторые, правда, испытывают тягу к чудесам, но она какая-то особенная: нужны самые простые, яркие эффекты, понятные, что ли… Нет у них, видимо, времени на размышления.
— Странно, что ты сам проявляешь к этому интерес намного больший, чем англичане.
— Ты прав. Но здесь я встретил все же двоих, кому дано поверить.
— Почему ты против купания в озере? В самом деле боишься, что это правда?
— Не знаю. Я был здесь трижды. Конечно, поверить невозможно. Но близится день, когда она должна вернуться… Так считает Тони Кардью.
— И ты думаешь, Морег вернется?
— Сказка, конечно. Но…
— Она вернется?
— Да. Согласно легенде. Она вернется к людям. И в руке ее ты увидишь букет ослепительно белых цветов. Будешь считать цветы — и насчитаешь ровно десять, с них будет капать вода, ведь они растут на дне озера… И тебя поразит красота Морег. Ясно?
— М-да… В этом что-то есть. Почему же мы не искупались в озере?
— Навязчивая идея… Вот и шоссе.
— Ты же знаешь, что я коллекционирую моря и озера, в которых купался. Купался я в Красном море, в Японском, в Северном, в Средиземном, не считая внутренних морей и озер. В Армении в апреле плавал в озере, которое называется Глаз мира. Вода там такая, что никакой Севан в сравнение не идет.
— Ладно. Скажу. Видишь ли, моя профессия предполагает известную долю наблюдательности… Так вот, осталось десять дней до сказочного, казалось бы, события. А ты помнишь, что должно произойти сегодня?
— Что же?
— Но я же рассказывал тебе!
— Ах, да, это, кажется, про цветы… Постой-постой, ведь мы могли бы увидеть их! Так?
— Нет, не так. Придется тебе внимательно прочесть известную книжицу. За десять дней до появления Морег в волнах озера покажется один только белый цветок. Там, на дне, она собирает свой букет, и один из цветков выскользнет и всплывет на поверхность.
— Выходит, она собирает букет десять дней? Не много ли?
— Не забывай, что время там течет иначе. Это же сказка.
— Сказка. Но ты говоришь так серьезно, что в голову приходит…
— Прочти легенду! Мы ведь не случайно приехали сюда в этот день. Морег подарит букет свой тому кто был сегодня на озере.
— Ну, знаешь ли… Еще вчера это считалось у нас с тобой простой прогулкой.
— А сегодня эта поездка уже не считается таковой.
— Почему же? Что произошло?
— Да уж произошло… Я видел этот цветок.
— Как это видел?
