прапорщик Стефаныч извлек из второго рюкзака металлическую трубу с прицелом. Почему-то эту зеленую трубу, из которой вырывается огненная стрела, старший лейтенант Колосков называл «шмелем», «шмеликом». Чудак! Но, он то, Карай, прекрасно знает, какие они, шмелики. Они такие маленькие мохнатые и гудят совсем не так, когда летают над цветами.
Карай, тихо скуля, из стороны в сторону беспокойно заметался на длинном поводке. Гоби нигде не было. У стены школы сержант Кныш и Виталька Приданцев перевязывали бинтом его давнего врага, проводника овчарки — Мирошкина. У солдата все мелко тряслось, и руки, и голова. Кобель настойчиво втягивал носом воздух, но кроме запаха крови, гари и тротила ничего не чуял. На крыльце на бронежилете неподвижно лежало, окруженное бойцами, бездыханное тело капитана Дудакова. Овчарка знала, что наступит завтра, и она больше никогда уже не увидит этого сердитого шумного вояку; как и остальных, которые тоже когда-то, вот также лежали с каменными отрешенными лицами и потом навсегда исчезали из ее жизни.
Поодаль молчаливо стояла небольшая группа местных жителей. Карай кидался, злобно лаял на них, свирепо щерил свои желтые клыки, охраняя у облезлой стены школы трупы боевиков. Подлетела уляпанная грязью «бэшка», с которой соскочил майор Сафронов. Его в силу своего собачьего характера Карай уважал, он чувствовал в том скрытую силу, которая проскальзывала и в требовательном голосе и в независимом поведении, видел, как все беприкословно слушались майора. Сафронов, не обращая внимания на лающего Карая, прямиком направился к понурым солдатам, курившим у крыльца. Вдруг заорав, он стал яростно трясти Степана Исаева, вцепившись тому в «разгрузку». Отпустив «собровца», подошел к убитому капитану. Долго стоял над ним с обнаженной головой. Карай снова заскулил, с надеждой втягивая запахи. Потом подъехал «Урал» с изрешеченной осколками кабиной, на который погрузили убитых и всего трясущегося ненавистного ему долговязого Мирошкина, и больше кобель недруга своего никогда не встречал. Гоби тоже.
— Совсем паршиво, — сказал Виталька Приданцев, сдерживая рвущегося с поводка Карая. Они находились на большой открытой веранде. Тут же были сержант Елагин, Трофимов по прозвищу «Конфуций» из СОБРа и двое раненых десантников. Один из них довольно серьезно ранен осколком в ногу около паха. Другой получил ранение в лицо, в щеку. Где-то рядом на соседней улице шла интенсивная перестрелка. Слышались длинные автоматные очереди, перекрываемые гулкими выстрелами «бэтээра». Когда Конфуций попытался выглянуть из-за угла, очередь из ПКМа исковыряла все вокруг, спугнув носившихся по двору обезумевших кур. Одна их которых, кудахча, сперепугу вспорхнула на веранду, где нашли убежище бойцы. Рябая курица, осторожно ступая, вертела головой, окидывая непрошенных гостей подозрительным взглядом.
— Душманская морда! — зло выругался лейтенант Трофимов, сплюнув. — И гранату не бросить, не с руки! И «вогов» нет! Зараза!
— Как он? — кивая на десантника, спросил он у Елагина.
— Херово! — сказал сержант тихо, вытирая о побеленную стену окровавленные пальцы. — Дрянная рана! Как смог перетянул! Срочно надо мужика эвакуировать! Большая кровопотеря!
— Аа! Аа! Бляди! — страшным голосом заорал от боли раненый, отворачивая искаженное гримасой обоженное лицо. В дальнем углу, опустив голову, облокотившись на перила, харкал, не переставая кровью, второй. Пулей или осколком десантнику прошило щеку навылет, задев нижнюю челюсть и язык.
— Спускай кобеля! Вашу мать! — захрипел лежащий. Витальку бил озноб. Карай это чувствовал. Состояние вожатого предавалось собаке. Она нервничала, злобно скаля клыки. Из пятерых только Конфуций не суетился.
По серому небу, ползли рваные свинцовые тучи. Наконец-то, они разродились. Заморосил редкий мелкий дождь. Трофимов сделал еще одну попытку выглянуть из-за укрытия. Опять длинная очередь заставила «собровца» отпрянуть назад.
— Выскочить не успею, срежет сука.
— Как в мышеловке сидим, бля!
— Давай Карая! Пока какая-нибудь блядь из «граника» не долбанула по веранде. Камня на камне не останется!
Виталька, отстегнув карабин, с трудом удерживал за ошейник рвущегося кобеля, который буквально тащил его за собой из укрытия.
— Пускай! — крикнул Конфуций, когда вражеский пулеметчик, укрывшийся за дорогой, сделал паузу.
Как Карай пролетел опасное расстояние до врага, он не помнил. Сиганув через забор из сетки- рабицы, он вцепился в пулеметчика, который, укрывшись за саманным сараем, в это время пристегивал к ПКМу «короб». Разъяренный пес сбил «чеха» с ног и остервенело рвал на части…
Ревущую уляпанную БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; и она неустанно клевала носом, натужно попыхивая вонючим дымом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь уделанными гряью сапогами в притороченное бревно, уткнувшись обветренными отрешенными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Самурского. Колонна с плановой «зачистки» возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел блестящими черными глазами, то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед «бээмпешкой» урчащий «Урал», который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, тыкался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются домой, на базу. Но, не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый «собр» Савельев, как и несколько «вованов», устроившихся на броне идущих следом «бэшек». Что, через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждет огненный смерч.
Самурай
Виталька Приданцев с широко открытыми глазами на обоженном лице безучастно смотрел в пустоту и монотонно мычал. Лейтенант Капустин, перевернув его на спину, трофейным кавказским кинжалом вспорол окровавленный, обгоревший рукав бушлата и наложил ему жгут чуть выше локтя.
— Укол, давай! Да, быстрей же! Чего телишься! — прикрикнул он на прапорщика Филимонова, который, прижимаясь всем телом к опорному катку, трясущимися руками копался в сумке. У него под ободранным «шнобилем» как у кота во время драки в разные стороны топорщились рыжеватые усы, и подергивалась щека.
— Перевяжи культю! Да как следует! И отсюда никуда! Понял? Носа из-за «коробочки» не высовывайте!
— А ты, куда?
— Я попытаюсь до «бэтра» добраться! Почему молчат, паразиты!
— Хана, Паша! Всем хана! — твердили дрожащие губы прапорщика, ставшие похожими на вареники.
— Не бзди, Филимонов! Прорвемся, бля!
— Куда, Паша?! Обложили как волков! Со всех сторон! Всем п…дец!
— Не каркай, Филя! До «вертухов» продержаться бы! — прокричал под грохот гранат, визг и звяканье осколков о броню Капустин на ухо распластавшемуся прапорщику.
Чуть поодаль от БМП валялся сильно опаленный труп кобеля, Карая, с разорванным в клочья брюхом. Сбоку с «бэтээра» как-то нервно с паузами заработал КПВТ, вслепую наугад прощупывая свинцом окружающие холмы. Яростный огонь «духов» вновь прошелся по центру колонны, где находились «уралы». Пулеметные трассы хаотично ковыряли грязь, с остервенением вгрызались в обочины, неистово молотили по броне, разбивали фары и лобовые стекла в искрящуюся труху, безжалостно кромсали борта и крылья, пытаясь достать смертоносным жалом укрывшихся бойцов. То здесь, то там с гулом рвались «воги». Вокруг все горело, тряслось и громыхало. Пылала зигзагами разлившаяся солярка, коптили скаты, едкий черный дым от которых клочьями стелился над заблокированной колонной. Часть «чистильщиков», отстреливаясь,
