жуткий звук разбивающегося на мелкие кусочки стекла… Роман охнул, присел и закрыл руками уши. Стекло все звенело и звенело, опадая вниз, на пол…
ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ
Быстро отгорела, отпожарила осень. В этом году снег решил прочно обосноваться уже в конце октября. Иногда, правда, оттепель сгоняла его с трона, и тогда, на радость прохожим вылезал чернющий асфальт, по которому так здорово, удобно и нескользко ходить. Хотя все уже смирились с зимой и жили в ожидании Нового года. Не самого, так такового, а праздника…
«Зачем мне этот праздник? - думала Рита, глядя в окно на медленно падающие хлопья и прикидывая, что сейчас отлично бы звучала песня Сальваторе Адамо «Падает снег» - такая щемящая, печальная и прекрасная - соответствует погоде и настроению. - Я люблю этот год, он для меня такой счастливый, а что будет в следующем, кто знает?»
– За что я люблю интеллигентные дома, - сказал Макс, входя к ней в комнату, - так это за то, что книги - везде. Даже в самых неожиданных местах, - и он протянул ей «Волшебника Изумрудного города». - В сортире, пардон, обнаружил.
Рита покраснела:
– Это Ванька. Заимел привычку: идет в туалет по большой надобности исключительно с художественной литературой. Да еще там громко вслух читает!
Макс засмеялся. Но быстро перестал, став серьезным и даже грустным.
– Я знаю, как он выглядит. По фотографиям. Я знаю его привычки, знаю все смешные и страшные истории, которые с ним приключались. Я даже покупал для него фломастеры. Когда же я буду иметь честь быть представленным ему лично? А, Рит?
Она упрямо замотала головой:
– Только тогда, когда все окончательно решится.
– Разве еще не окончательно?
– Максик, я имею в виду, когда все определится… О чем сейчас можно говорить? Даже Гоша ничего еще не знает…
– Вот, кстати: сколько можно это тянуть? Когда ты ему скажешь? И вообще, я не понимаю, как ты с ним общаешься… И еще… Вот это… Ты с ним… - Макс отвернулся, чтобы скрыть свое смятение. Рита с нежностью смотрела на его кудрявый затылок.
– Мы спим в разных комнатах. Уже давно.
– И он не возражает? - в голосе Макса слышалось облегчение.
– Не знаю. Мы не обсуждаем.
– Но как…
– Макс! Хватит, - она положила ему руки на плечи, и он повернулся к ней. - Если мы сегодня потратим наше время на выяснение моих обстоятельств…
– Нет-нет, ни за что! - зашептал он и привлек Риту к себе. Она прижалась к нему всем телом, и зазвучала музыка, и закружилась карусель… А вот в первый раз…
«Первый раз» начался задолго до прихода Макса.
Накануне.
Было уже, наверное, полдвенадцатого вечера. Ваня спал, Гоша смотрел телевизор. Рита пошла как бы просто принимать душ перед сном. Она пустила воду и начала изучать собственное тело.
Не самое веселое занятие, прямо скажем, когда тебе уже почти тридцать три, а надо, просто необходимо, чтобы твоему телу было восемнадцать.
Итак, что мы имеем? Дрябловатость везде, особенно на бедрах. Грудь - высокая, красивая, но по современным меркам недостаточно большая. По крайней мере, при таких бедрах надо бы побольше. Плечи покатые, красивые, шея - тонкая, длинная, хоть тут все в порядке, спасибо зарядке. Кстати, зарядку Ритка делает еще класса с девятого, всегда и везде, даже на даче или в доме отдыха. А толку? Хотя, с другой стороны, что бы было, если бы она не делала ее вообще? Это наглядно заметно по некоторым ее подругам.
Так, дальше: ноги - ровные, стройные, но вот внизу! Это Риткина беда и боль, откуда, почему вдруг повылазили эти старческие уродливые шишки?
– Мы с тобой русские бабы, что бы там не говорила Сима. А какая русская баба без подагры? - «утешала» ее мама Ольга Михайловна и тыкала пальцем в свои раздувшиеся косточки. - Ты на это посмотри, доча! У тебя разве шишки? У тебя - розочки! Вот у меня - да! И еще, знаешь, как болят? У тебя хоть не болят, радуйся!
– Радуйся? Это. лишь означает, что у меня все впереди! Эта гадость будет расти и болеть, и к сорока годам я буду ходить, как ты, - в мужских кедах сорок первого размера!
– Ну, что тут сделаешь?
– Пусть мне лучше ноги отрежут!
Словом, хоть плачь. «Я буду в носочках!» - вдруг осенило Риту. Точно! У нее есть такие красивые, беленькие, кружевные, совсем новые. Фу-у, даже полегчало!
Рита выбрила все ненужные волосики, приняла душ и стала намазывать тело всеми кремами, которые имелись у нее в наличии: персиковым, «Пленитюдом», «Детским»… Ее кожа должна быть мягкой, как у младенца… Она втирала и втирала, ожесточенно, даже с каким-то отчаянием, потому что в голове стучало, как счетчик: «Тридцать три и восемнадцать, тридцать три и восемнадцать!» А должно ли ей быть неловко, стыдно за то, что Макс так юн? Да, ей неловко, но не за это. А за то, что она абсолютно неискушенная в любовных делах женщина, ей страшно опозориться… Бог мой, сколько прочитано любовных романов, сколько просмотрено любовных фильмов со всякими сценами… А что толку, если сама ты - как деревянный человечек Буратино, никакого искусства любви не знаешь, хоть и читала «Ветку персика», ничего так и не умеешь, как и пятнадцать лет назад. Один плюс - уже не девушка. Проблемой меньше.
Странно, но Макс чувствовал себя почти спокойно. Идея о том, что он по неопытности может опростоволоситься как-то не приходила в его счастливую башку. Он так любил Риту, так хотел ее, так чувствовал ее всю, до кончиков пальцев, что от него не укрылось ее волнение и даже испуг, когда они назначили этот день.
– Я так хочу тебя! - шептал он ей в каком-то очередном подъезде, где они прятались от осеннего снега и людей.
– Ах, ты, мальчик мой! - ласково произнесла она, погладив его по щеке. А голос-то звучал фальшиво! Испугалась его старшая подруга! Конечно, он не показал ей, что понял все о ее неопытности по части адюльтера, страхе выглядеть не лучшим образом. Он только подумал: «Что ж, мы на равных. Главное, чтоб она так не боялась».
Насколько все-таки фальшива жизнь, вернее, правила, по которым она предлагает играть! Ты должен соответствовать какому-то образу, который, с точки зрения окружающих, тебе подходит. Вот Рита перед всеми играет роль преуспевающей журналистки, которой просто повезло с денежной работой и с солидной фирмой, мол, какой же уважающий себя журналист от такого откажется! В действительности - жуткие переживания и тоска по «настоящей» работе, особенно на радио. Она ведь слушать радио спокойно не может, у нее тут же слезы на глазах: «Я им просто болею, не могу без этой отравы!» - призналась она ему. Только ему. А уходила с этой «отравы» как? С ухмылочкой, с презрением ко всем остающимся, мол, у меня идей вагон и в сотне мест получше вашего меня ждут, как последнюю надежду… а как вышла за дверь, так ножки подкосились, слезы полились, сердечко заныло.
И перед ним ведь выпендривается: я-де опытная женщина, мне так стыдно, что я мальчишку совращаю! А сама, как заяц, дрожит от страха!
А он сам? Как-то кончились у него занятия, вышел он с ребятами на крыльцо их альма матер, стоят, курят, трепятся… И вдруг Макс увидел Риту. Она стояла неподалеку и, улыбаясь, смотрела на него. Он рванул к ней, что есть сил, сорвался с места, как гоночная машина на «Формуле-1».
– Ого! - гоготнули его одногруппнички.
