себе позволить только четверть суммы, а было время – французскими духами заливалась. Возникло сразу два, даже три раздражения против гадалки. Что врунья. Что может себе позволить любую цену. И еще... Сказала что-то про круг, а не разъяснила. Лиза забыла, что ушла тогда от подробностей сама. Она ведь как думала? Надо знать главную дорогу. А кучерявые детали на этой дороге она создаст сама. Это ее дело, а не судьбы там или провидения. Как это теперь называется... Но тут всплыло про круг, и Лиза пошла наперерез гадалке.
Сколько лет прошло! У гадалки волосы стали седыми, и вес возник возрастной, и подбородок бесстыдно лег на воротник.
– Здрасьте! – сказала Лиза. – Что вы имели в виду, говоря мне про круг? Я у вас была... Помните?
Ясновидица развернулась так, чтобы пройти, не затронув Лизу. Как бы она боялась замараться, а на Лизе, между прочим, было новое и довольно дорогое итальянское пальто. Лиза этот жест-движение заметила, более того, в душе просто возмутилась, но она знала главный закон жизни: ради большой цели мелочью можно пренебречь. Даже если это чья-то брезгливая морда. Не баре, перетерпим...
Гадалка уходила от Лизы споро, как будто она и не полная, и не шестидесятилетняя, пришлось пойти ей наперерез и загнать между стеной дома и телефонной будкой.
– Вы меня помните? – безоговорочно спросила Лиза. Конечно, у загнанной в угол женщины, кто бы она ни была, был беспроигрышный вариант: не помню, не знаю, много вас тут ходит, если каждого держать в голове, то какую же это надо иметь голову... И так далее. Но ясновидица, не глядя Лизе в лицо и сдувая с воротника нечто невидимое, ответила, что помнит и что знает...
– Будете ходить по кругу, пока не поймете, – сказала она.
– Что? – железно спросила Лиза. – Что это такое я должна понять?
Но гадалка, как оказалось, уже выходила из западни и теперь уже смотрела Лизе в глаза, смотрела прямо и даже как бы ощупывала симпатичный Лизин овал, слегка обмякший в процессе жизни.
– Какая законченность типа, – пробормотала ясновидица. – Долгий, долгий путь...
– Это я уже слышала, – ответила Лиза. – А дальше?
– Жить! – засмеялась гадалка. – Жить!
И она просто прыгнула в толпу, замечательное место, чтоб тебя не достали.
А вечером Лизу побил пьяный. Он шел ей навстречу и кричал песню. Лиза почувствовала, как в ней подымается и растет классовое чувство. Эти алканы. Этот мусор жизни. Вот кого надо в газовые камеры... И думать нечего. На этой христианской мысли Лиза и получила в ухо. Не боль, не гнев – изумление было первым Лизиным чувством. Какая четкая последовательность, она подумала – он ответил. Незамедлительность результата. Пьяный уходил с той же песней, Лиза терла ухо, потом она споткнулась о задравшийся край асфальта, едва не упала, домой вернулась с тахикардией и сказала маме: «Пьяного встретила, он меня ударил». Мама взбутетенилась, подвела Лизу под лампу, но никаких следов не нашла.
– А были бы?.. – философски заметила Лиза.
Весь вечер она была тихая, задумчивая, смотрела телевизор и вздыхала, вздыхала...
Слава богу, к утру все забылось, кроме бешеных цен на французские духи. Это надо до такой степени издеваться над народом!
А через некоторое время, год или месяц, случилась у Лизы встреча. Тоже вечером, тоже шел навстречу, но песни, правда, не орал, Виталий. Просто шел навстречу, а получилось по судьбе.
– О! – сказал он. – Какие люди!
Лиза вся заледенела. Во-первых, быстро не сосчитаешь, сколько прошло лет. Много. Во-вторых, чистая правда, что тогда вместе с маточной кровью она исторгла из себя все воспоминания о нем. Там, где когда- то было Виталево место, значилось одно коротенькое слово: гад. Правда, первые годы она много о нем говорила-рассказывала как о мужской особи как таковой, но потом поняла – не стоил он тех ее слов. Гад, и все. У трех букв есть особая сила экспрессии. Тут есть тема для лингвистического эссе, но у нас тут вовсю булькает жизнь, и Лизе надо как-то выходить из оцепенения, потому что Виталий – оказывается! – уже обнимает ее за плечи и махорочно целует в щеки, как какую-нибудь племянницу из Талдома.
– Ну ты прямо... – сказала Лиза.
Они пошли рядом, и в небрежном изложении событий прошедшая жизнь Виталия выглядела так: женат вторым разом, но уже на грани краха и эта попытка. Двое сыновей. От первой взрослый, студент. От второй школьник... Жалко мальчишечку, но когти рвать придется. Сволочная оказалась девушка-мать. Недовольна всем на свете, а виноват муж. В смысле профессии тоже разрушение судьбы. Всю жизнь работал на войну, и хорошо работал, а она, зараза, возьми и кончись. Война. А что он умеет? Да ничего! Он – первоклассный истребитель населения.
– Ты такое молотишь! – возмутилась Лиза. – В военно-промышленном комплексе большой потенциал.
– Это да, – засмеялся Виталий.
В конце концов поговорили хорошо, по-человечески, с пониманием. Прошлого деликатно не касались. Да и что такое их прошлое супротив других проблем. Так, брызга!
А через несколько дней он пришел к ним домой, и мама вскрикнула, как раненная насмерть птица. Папа же шумно засопел носом и не знал, куда деть ноги в носках. Но это в первый момент. Потом атмосфера разрядилась, вспоминали класс. Виталий спросил про дачу, папа оживел, влез в подробности, а мама на кухне сказала Лизе:
– Конечно, знать бы его намерения...
– Но он же женат! – воскликнула Лиза.
– Ах, детка! – вздохнула мама. – Это для нашего поколения что-то значило... У вас иначе. Ну, женат... Разженится...
И все к тому шло. Пришла весна, и надо было раздевать дачу от щитов и битого стекла. В этом смысле не только ничего не изменилось – стало гораздо проблемней. Папа теперь ставил капканы на человеческую подлость, а моток колючей проволоки ему привез мужик с химкомбината за две пол-литры и сто рублей еще теми деньгами.
Виталий сам вызвался помочь. А на Лизу нашел сумрак, и она как бы забыла ту историю, мама, правда, со значением кашляла и стучала ложечкой по блюдечку, а Лизе хоть бы что – поехали на дачу.
Нет, нет... Не до такой степени шло повторение. Виталий остался невредимый: не порезался, не укололся, щит на него не падал, в капкан нога не сунулась. Выпили после весенне-дачных работ по рюмахе. Маму с папой развезло, они просто захрапели, едва прилегли. Пришлось закрывать одни двери и другие, чтоб не слышать именно храп. Сидели на террасе, слушали дальний перестук электричек и ближнюю гулянку, на которой отчаянно боролась чья-то гармошка с рок-козлом. Козел побеждал, но сволочь от народа возникала снова и снова, и кто-то просил придушить дядю Ваню, его, видимо, душили, и тогда взмывал козел-победитель. Лиза думала, пусть будет козел, главное, чтоб окончательно, нельзя же дергать человека за нервы, но тут оклемывался дядя Ваня, и это было долго, если не сказать бесконечно...
Случившееся на террасе было столь мгновенным и столь никаким, что Лиза даже решила: надо сделать вид, что ничего не было. Натянула плед до ушей и щелкнула приемничком, на другом конце дивана накрылся пиджачком Виталий.
...Козел, дядя Ваня, музыка советского кино и двое валетом, не считая вдруг проснувшейся мамы, которая, увидев закрытую дверь, замерла от неопределенности сознания. Таков пейзаж.
А дальше было, как раньше.
Виталий, вернувшись с дачи, исчез. То позванивал, если не приходил, а тут – канул. Конечно, не тот случай, что...надцать лет тому. Но мама, живущая по правилам и календарям, спросила Лизу, собирая стирку.
– У тебя задержка?
«Стареет мама, – подумала Лиза. – Теряет время».
Дело в том, что она уже неделю думала на эту тему. Она думала о двух своих официальных мужьях, которые прошли в ее жизни как с белых яблонь дым. А Виталий – не муж, зато как попадает в цель. Какой гад! Какая сволочь! Навела справки и выяснила: все у него с женой наладилось и с работой тоже. Хорошо зацепился в конверсии, делает не то утюги, не то лыжи, купил новый телевизор.
Лиза сходила к врачу. Взяла направление на аборт. Никто ее не отговаривал – не молоденькая, раз
