с серпом и молотом, что напряглась у ВДНХ, этот бывший довоенный футболист и бабник довел-таки жизнь простых советских людей до момента скорости. Кто бы мог подумать? Не зря мы их не любим, иностранцев этих.
И первой с дистанции сошла – как вы думаете, кто? – Леля, до этого прошедшая диспансеризацию в Четвертом главном управлении с положительным результатом для своего возраста. У нее были хорошие анализы, особенно удалась моча, сердце билось как часы, и, возвращаясь после льстивых докторских слов, она сказала себе: я их всех в гробу видела, своих родственников. С ними свяжешься – не развяжешься. У нее своя, хорошая, грамотная, размеренная жизнь – бассейн, общественная работа, питание, и не им ее сбивать с толку. Не им!
Так и сказала по телефону Ниночке.
– Уволь! Избавь! Приезжает Лиза? Скажите пожалуйста! Нашли папочку. Ваши дела! Мне эти контакты с заграницей не нужны. Все! Все!
Положила трубку и аж запела от удовлетворения, что сказала так коротко и категорично. А Ниночка, услышав частые гудки, подумала: вот дура, они в этих райкомах готовы с ничего обосраться до перепуга. Да ладно. Что, она ее не знает? Леля – это Леля. Сталин в юбке. В том смысле, что ей бы – власть, и еще один канал в мерзлоте сварганили бы. Вот дура, прости Господи!
У Ниночки было на Лелин счет толкование – ее неоплодотворенность. Если бы в Лелином чреве хоть разок завязалась жизнь, у нее бы изменился состав крови, и эта новая кровь, омыв все органы изнутри, изменила бы сестру в нужном направлении. У нее возник бы вопрос: для чего все? А так – нет вопроса. А значит, и нет ответа. Смысла. Все
Ниночка распускала дрожжи в теплой воде, не зная, что уже настало время скорости. Она думала, что на этот раз Лизонька приедет и с мужем, и с Анютой, это для нее редкость! Вот уже почти пятнадцать лет есть у нее зять, а что он за человек, она так толком и не знает. Ну, общительный, ну, неглупый, ну, Лизоньку любит, но чтобы его понять до конца – этого не было. И Лизонька не любила о нем рассказывать, даже злилась, а ведь в жизни главное – подробности, а не просто сюжет. Ну, вот о чем они, например, говорят ночью? Потом… Она, Ниночка, конечно, уже старуха старая, но если говорить честно, у них с Эдиком еще есть и
Так о чем она, бишь, сейчас думала? О ночных разговорах. Наверное, Роза со своим говорят потом все о том же сексе. Так ей, Нине, кажется. И пусть! Их дело. Это лучше, чем о Брежневе. А вот Лизонькина жизнь с мужем – темная ночь. Надо будет в этот раз поддеть его на крючок позаковыристей, чтоб понять в конце- то концов! Будут глядеть папашу своего Ваньку Сумского. Ой, люди добрые, смех, смех, смех! Ну кто бы нарисовал ей раньше такую картину? Она бы в глаза плюнула. Чтоб она, Ниночка, ставила тесто и собирала всю семью для такой встречи, а Ваня сидел бы в центре стола (а где же еще?), такой чистый, ухоженный и белый, что вообразить невозможно, что он когда-то являлся вечерами такой потно-вонючий, что мама, царство ей небесное, демонстративно раскрывала двери и окна. Ниночка поливала его из ковшичка во дворе, а мама кричала: «Не вздумайте выхлюпать всю воду. Как принести, так некому
Встречать Лизоньку должны были Роза с Иваном. Роза – потому как на машине, а Ивану просто терпежу не было увидеть теперь и старшую дочь, и внучку. Он прямо трясся и все пускал слезу. Эдик и Розин муж должны были помочь Ниночке со столом в буквальном смысле слова. Надо было соединить два, свой и соседский, того самого соседа, который носил трусы с карманами. Ниночка хотела, чтобы все, все было как надо. Крахмальная скатерть, салфетки, фужеры, протертые до блеска. Мы, конечно, не Канада, но нигде, Ваня, такого огурца, как мой, ты не съешь. Это я тебе говорю. А моя капуста? Она у меня до мая хрустит и золотится. Вот умру, девочки мои не захотят другое есть, в рот им другое не пойдет. Я им: учитесь, пока жива, смотрите. Но у них руки не из того места растут, чтоб учиться этому. На готовенькое – пожалуйста, а так, чтобы пошинковать соломочкой, и перетереть собственными пальцами, и кулаком утрамбовать, – это они нет! Руки потом, конечно, ломит, и красные, но как же делать хорошее без рук? Лично я в машинное не верю. Это все третий сорт. Все вкусное, все красивое – личной головой и личными руками. И не говорите мне про маникюр! Слышать не хочу! Чтоб я из-за крашеных ногтей лишила себя удовольствия самой вкусно поесть и других покормить? Я что, не русский человек? Умела Ниночка распалить себя в дискуссии с самой собой.
А в это время Роза и Иван смотрели на табло Казанского вокзала и выясняли зауряднейшую в нашей жизни вещь: Лизонькин поезд из-за погодных условий – то есть, в сущности, без причин – опаздывал на три часа.
– Ни хрена себе! – сказала Роза.
– Что ты сказала? – спросил Иван, который услышал, но не поверил, что его дочь может так говорить. Грубо, в смысле.
– То и сказала, – ответила Роза, – что давно пора отдавать Зимний. Бардак во всем… Пошли… Я знаю, где можно перекантоваться.