Шурка продолжала сидеть, не слыша звонка и перемены.
Саша Величко подошел и сел рядом.
Ира тоже подошла и остановилась, не зная, что ей делать дальше.
Мишка, как тень, встал рядом с ней.
Такая странная молчаливая группа.
– Кого похоронили? – вдруг резко спросила Шурка.
– Меня, – ответил Саша.
...Оксана Михайловна вошла на урок стремительно, потому что с той минуты, как она встретила в сырой арке Марину, испугалась за Иру, а потом поняла, как ее спасти, надела туфли на высоком каблуке и побеседовала с Мишей Катаевым, она испытывала какой-то необъяснимый подъем. Оксану Михайловну не оставляло радостное предчувствие. И она уже не боролась с ним, не стыдилась его, а отдалась предчувствию, как наивная девчонка. В настроении ожидания Оксана Михайловна вошла в десятый класс.
Как осунулась сегодня Ирочка! Правильно Оксана Михайловна сориентировала Мишу. Пусть он будет возле девочки. Та, конечно, станет сопротивляться, будет его ненавидеть, но в конце концов только другая любовь может излечить от любви. Миша станет символом, знаком того, что есть такая другая любовь. Есть иные возможности, даже если тебе кажется, что их не может быть никогда. Он славный, этот Миша. Но что делать? У него роль вспомогательная, потому что он не король. Не король, это точно.
– Последние дни у нас? – спросила Оксана Михайловна Сашу.
– Да, – ответил он.
– Куда потом?
– В Куйбышев, – ответил он.
Шурка дернулась и посмотрела на Сашу. Дело в том, что она только что думала о Куйбышеве. Она думала, что зря она не поехала туда в техникум. Был же такой вариант, почему она прилипла к своему городу? Мать уговорила. Логика матери была такая: тогда ей, матери, придется все время ездить – то в одну сторону, к отцу, то в другую, к Шурке. Сил у нее на это не хватит. Шурка посмотрела на Сашу, надо дать ему поручение разведать в Куйбышеве про все учебные заведения. Про конкурсы в них.
Оксана Михайловна чуть не вскрикнула, прочитав на лице у Саши такую невероятную готовность откликнуться на Шуркин взгляд, будто она не просто повернулась в его сторону, а посулила что-то... И ничего нет для него важнее этого ее обещания.
Вот это номер! Что угодно, но вообразить, что именно Шурка стала поперек дороги у Иры Поляковой, этого она, Оксана Михайловна, понять не могла. Она даже растерялась на какую-то секунду, столь потрясло ее это открытие.
Воистину любовь слепа...
А может, она и глуха и безъязыка...
Как же можно отдаваться ей в руки, такой? Как же любовь может, будучи калекой, осуществлял защиту, о которой она только что говорила Мишке?
Все ее бывшие любови пришли и встали перед ней, и она не испытала ни минутного сожаления несвершившемся. Но странное дело... Какая-то глупая радость вновь проснулась и стала распрямлять в ней крылья... Что-то должно было случиться...
Она как-то машинально провела опрос, прислушиваясь к себе самой и сравнивая свои непонятные чувства с этими страстями-мордастями, которые проходили у нее перед глазами.
Шурка! Шурка! Извините, ничтожество. Оксана Михайловна вспомнила прораба Одинцова, вора, проходимца, жулика. Когда она перешла к теме то уже не сомневалась, что вставит его в урок.
Она говорила об ответственности. Каждого и всех. О чувстве хозяина у каждого и у всех. Она говорила: у каждого времени свои болезни, безболезненных периодов нет, и это естественный процесс. А воровать, как это ни странно, стали потому, что есть что воровать. (Такая вот причудливая мысль вдруг пришла ей в голову.) Идет борьба. Кстати, непременно надо позвать в школу Игоря Николаевича Полякова, пусть он расскажет, как собирает материал для своих газетных статей. Увы, из жизни города, из жизни предприятий, где работают родители учеников. Зло не анонимно, оно конкретно.
Она встретила взгляд Шурки. Если бы та смотрела виновато, потерянно, смущенно, Оксана Михайловна могла бы переменить свое первоначальное намерение. Но Шурка смотрела с откровенно ненавидящим вызовом, и щеки у нее горели, будто их подпалила победа, а не унижение, и все это заставило Оксану Михайловну следовать намеченным курсом.
– Мы понимаем, – мягко сказала она, – как тяжело сейчас Шуре Одинцовой...
– Мне не тяжело, – громко ответила Шурка.
– Та трагедия, которая произошла в ее семье, касается нас всех. Мы все в ответе...
– Нет никакой трагедии, – сказала Шурка. – Вы что-то путаете, Оксана Михайловна...
– Если бы, если бы я что-то путала... – многозначительно вздохнула Оксана Михайловна и замолчала, решив больше не продолжать тему, неприятную для девочки, а поговорить с ней потом, объяснить неправедность этой ее гордыни. И сказать еще... Нет, это надо всем... Ошибки, заблуждения, проступки наших отцов даны нам для понимания, дабы в своей будущей жизни...
– Дабы мы не воровали, – закончила Ира Полякова. – А правда, что у алкоголиков часто рождаются алкоголики или дебилы? А у воров – воры?..
– А отец Чехова был лавочником, – засмеялся Саша.
Ира растерялась. Не была она спорщицей и нападающей не была, а просто захотелось сделать Шурке больно, да еще так, чтоб все видели, что больно и эта боль ее стыдна и позорна.
– И тем не менее генетический код точен, как закон природы, – вмешался Мишка. – Кто темный? Кто этого не знает?
Учебник алгебры, брошенный Шуркой, шмякнулся на Ирину парту, а Шурка стала собирать портфель.
Скажите, какой умник! Генетический код! Откуда что взялось! Когда они были маленькие, Мишка протягивал ей руку, когда она прыгала со стула. «Ты сломаешься!» – говорил он Шурке. Теперь – по закону природы? – он бросается в ноги той. «Ну пройди по мне, как по перекладине». Что бы в нее еще бросить? Словарь она бросила Ире в шею и пошла из класса.
– Ты куда это? – спросила Оксана Михайловна.
– Ухожу, – ответила Шурка, глядя, как по-куриному отряхивается Ира от задевших ее страниц.
А Мишка, Мишка... Он уже стоял рядом и загораживал Иру на всякий случай.
– Я с тобой! – крикнул Саша Шурке. – Я с тобой!
Тогда Оксана Михайловна подошла к двери и заслонила им дорогу.
– Выпустите меня, – сказала ей Шурка, – по-хорошему.
– Объяснись! – потребовала Оксана Михайловна.
– Ты мне не нужен! – Шурка смотрела прямо в глаза подошедшему Саше. – Ты мне не нужен. Гусь свинье не товарищ.
Она грубо отодвинула рукой Оксану Михайловну и, открыв дверь, захлопнула ее сразу, чтоб Саша не успел выйти.
И столкнулась нос к носу с вожатой Леной.
– Выгнали? – с интересом спросила Лена.
Но Шурка не ответила. Она бежала наверх, на ту самую узенькую лестничку, что вела на чердак и на крышу. Это была ее лестница, еще с детских времен. Лена топала сзади, очень сочувственно топала.
– Уйдите, – сказала ей Шурка.
– Уйду! Уйду! – скороговоркой ответила ей Лена. – Я просто хочу тебе сказать... Есть вещи главные и неглавные. Главные – это здоровье, дружба, работа, любовь, родители, дети... А неприятности, двойки, ссоры – это не главное... На тебе лица нет, а ты подумай – из-за чего? Стоит это того или нет?
– Стоит! – закричала Шурка.
– Верю! – ответила Лена. – Только вот какая штука... Ты сейчас тут сядь и вспомни самое хорошее, что у тебя было... Нейтрализуй свою злость... Понимаешь?
– Не хочу, – сказала Шурка.
– А ты захоти, – говорила Лена. – Захоти! Вспомни, как ты больная и все тебя любят... Ладно? Посиди и
