Это было лишнее. Это была глупость. Но Юрай нашел в районо Владимира Ильича.
– Здравствуйте, Владимир Ильич, – сказал ему. – Верните соседу шифер. Я понимаю – течь… Но пока он дырку в заборе не заделал…
Как же он визжал! Юрай понял, что это не его работа – возвращать краденое и восстанавливать справедливость. Что это, если хотите, вообще дело последнее… Права была мама. Одним словом, от воровства Владимир Ильич не отрекся, но возвращать шифер категорически отказался, а у Юрая потребовал документы и пообещал написать в Москву, чтоб его, щелкопера, и так далее. Слов Владимир Ильич знал много, употреблял их круто, и Юрай вынужден был не просто уйти, а бежать… Вечером же тетка сказала:
– Ты как-то исхитрился здесь со всеми испортить отношения. Мальчик мой?! Ты такой и в Москве? Как же ты собираешься жить?
– Регулярно, – ответил Юрай. – Ты лучше скажи, поухаживаешь за побитым милиционером?
– Этим развратником? – закричала тетка. – Да я бы его собственными руками!
Пришлось все рассказать. Они сидели с широко распахнутыми глазами – две сестры, удивительно похожие в этом своем удивлении.
– Тебе не блазнится? – тихо спросила мама. И словом этим забытым напомнила бабушку, которая слов этих старых и вкусных знала до фига. И она бы никогда не сказала так, «до фига», это его кургузая речь. А мама в минуты волнения всегда говорит бабушкиными словами. Значит, и сейчас она взволновалась.
Мама поверила. Во все и сразу.
– Начало в Горловске, – сказала она. – Завтра мы туда возвращаемся. Я только об одном прошу – будь осторожен. Нас ведь тут никто не защитит.
Мама уже не уговаривала отступиться. Ну, если даже мама…
– Ты про нас слышал? – закричала с крыльца Алена, едва он отворил калитку. – Как мы звезданулись?
Карел Олег был в больнице.
– Весь в противовесах и гирях, – объясняла Алена. – Я в детстве хромых ненавидела и боялась. Меня бог и покарал… Буду жить с калекой.
– Ну чего уж ты так сразу? Калекой… Снимут железки, забегает…
– Да ты что? Думаешь, я несчастливая? Да нам же как повезло, что он живой остался! Господи! Да пусть сто раз хромает. Разве ж это горе? А детки, слава богу, только побитые и поцарапанные.
Юрай спросил, с чего это они сорвались с места, не догуляв отпуск?
– Это карел, – сказала Алена. – Его ревность. Он решил, что у меня с тобой, Юрай, что-то есть… И что ты специально из-за меня сюда приехал. Дурак он в этом смысле полный, сам напридумывает и мучается.
– А ты не ревнивая? – спросил Юрай.
– Мне кажется, нет, – ответила Алена. – Хотя он же ни на кого не смотрит.
– Слушай, – сказал Юрай. – Я опять хочу спросить тебя про Харьков…
– Чего ты к нему привязался? – закричала Алена. – Чего? Не выходил он ночью в Харькове! Не выходил!
– Если бы мне еще понять, зачем вы такую ерунду так тщательно скрываете. Ну, курил человек, ну, дал другому прикурить… Что такого?
– Не было этого, – ответила Алена. – Не ожидала, Юрай. Вроде ничего плохого мы тебе не сделали.
И она ушла от него, обиженная и злая. А ведь он хотел узнать от нее, как случилась авария. Пришлось плестись в автоинспекцию. Объяснили. На «рафик» Алены налетел шофер-первогодок. Съезжал на шоссе с боковой грунтовки, не рассчитал время поворота и въехал прямо в бок едущей машины. У парня сдвиг по фазе. Он думает, что убил детей.
На обратной дороге – вот же! – снова встретил Алену. Она шла с судочками в больницу.
– Возьми меня с собой! – попросил Юрай.
– Ты спятил! – закричала Алена. – Я ему сказала, что ты уехал. Да если он узнает, что ты тут, он же все бинты с себя посрывает.
– Я ему объясню, что ты мне не нужна…
– Какой ты подлый, Юрай! Я что – не вижу? Ты хочешь пытать его про Харьков. Это ж надо так привязаться к человеку.
– Алена! Скажи, почему это тайна – курить ночью в Харькове?
Алена тяжело вздохнула и сказала:
– Не вмешивался бы ты в чужую жизнь. Постыдился бы детей.
И она ушла. Алена что-то знает?
Что же там было? Что?
Еще один человек на том перроне. Бродил ночью, Валдай. Заика Валдай.
И Юрай поехал в Юзовку.
Он действительно быстро нашел трехэтажный дом. Островерхая с изыском крыша хорошо смотрелась над кирпичной кладки оградой. «Ну уж совсем не Освенцим, – подумал Юрай. – Особнячок какого-нибудь графа. Или завмага».
Металлическую резную калитку открыл сам Валдай.
Показалось или на самом деле полыхнула в глазах Валдая тревога, но только на секунду, на вторую он уже радостно мычал и тряс головой, ожидая счастливой возможности произнести слово.
– Привет, Юрай! – вымолвилось, наконец, у бедняги. Потом он показывал дом с полом «под останкинский дворец», с точеными балясинами лестниц, фигурным переплетением рам – «как в старину», витражами, светильниками, камином.
– С ума сойти, – восхищался Юрай, – я такое видел только в кино.
Валдай объяснил, что сейчас в отпуске, ладит летнюю кухню, чтоб не времянка была, а как бы часть дома – в едином стиле. Семья его отдыхает на море. Сам он мотался в Москву. Старшему сыну нужен компьютер, но он взял «не те деньги». Привез подростковый велосипед. За компьютером придется съездить еще раз.
– Мы ехали с тобой одним поездом, – сказал Юрай. – Я видел тебя в Харькове.
Валдай молчал.
– Ты ночью смотрел прямо в мое окно, и мне показалось, что ты поддатый. Было?
Молчал Валдай.
– Ты про Емельянову слышал? – спросил Юрай. – Она умерла в этом поезде.
– Какое мне дело? – тихо ответил Валдай. – Я всегда ее не любил.
– Кто ж это не знал? – засмеялся Юрай, но тут же пожалел об этом, так замычал и затрясся Валдай. А в результате – а чего Юрай ждал? – вымычал то же, мол, не мое дело.
Юрай объяснил, что и не его, Юрая, это дело тоже. Но, с другой стороны, – история непонятная. Он рассказал и про Машу, спросил, не запомнил ли он на перроне возле его вагона – черногладкая, худенькая такая?
Валдай кивнул. Запомнил. Она разговаривала с высоким амбалом. И тот ей что-то передавал. Вроде конверта.
– Значит, они знакомы… – задумчиво заметил Юрай.
У Валдая удивленно поднялись брови.
– Конечно. Он ей сказал: «Чего долго? Я уже начал злиться». А она ему: «Нервы надо лечить».
– Она ехала вместе с Ритой.
И снова при имени Риты лицо Валдая стало непроницаемым. Про нее он говорить не хотел. Но от кого, кроме как от Риты, мог он узнать, в каком вагоне ехал Юрай? Ведь на его же окно он пялился! На его!
Но Валдай качал головой: не видел, не знаю, не мое дело.
Потом пили водку, настоянную на ореховых перепонках, заедали слабосоленой горбушей, и Валдай сказал:
– Я, Юрай, всю сволочь в своей жизни победил.
– Ты что имеешь в виду? – спросил Юрай.
