думавшему смеяться, – ты много знаешь о твоем приятеле Фьорелло, может быть, ты знаешь даже, почему он наложил на себя руки, почему бросился с крыши?
Тот не ответил, и Дука не стал повторять вопрос, он выждал, пока тишина, наступившая после этого точно поставленного вопроса, станет нестерпимой и более многозначительной, чем любой ответ. Потом, повернувшись спиной к парню и ко всем этим подонкам, подошел к директору колонии.
– Я закончил, можете их увести.
Надзиратели повели воспитуемых спать, и зал без них показался еще огромнее. Дука снизу вверх посмотрел на стоящего перед ним Карруа.
– Это напрасно потраченное время, так мы ничего не добьемся, – очень тихо произнес он. – Все они знают правду, но молчат. Всех их настропалили убить учительницу и объяснили, как избежать наказания. Я только хотел выяснить, почему Фьорелло покончил с собой, и они это знают, но ни за что не скажут, пока мы будем допрашивать их согласно правилам.
– А вы как бы хотели их допрашивать? – спросил директор без намека на иронию.
– С кнутом, да? – ядовито подхватил Карруа.
Дука покачал головой и даже попытался улыбнуться.
– Я думаю, у нас есть только один способ подобраться к этому дракону.
– Интересно, какой же? – продолжал язвить Карруа.
– Выдайте мне на поруки одного из этих ребят, – отчеканил Дука. – Скажем, Каролино Марасси, он самый неиспорченный.
– То есть как это – на поруки? – переспросил Карруа; теперь не только голос, но и взгляд его был полон яда.
– Ну, отдайте мне его на несколько дней, – терпеливо разъяснил Дука, не обращая внимания на сарказм шефа. – Он будет при мне днем и ночью, я с ним поговорю и заставлю сказать правду. Эти ребята молчат, потому что кого-то боятся. Если мне удастся убедить одного из них, что бояться не надо, наоборот, он должен помочь нам схватить этого человека, тогда наша миссия будет выполнена. Но чтоб добиться этого, я должен забрать его с собой, внушить ему доверие, убедить, что лучше слушаться меня, чем того, «другого», который напугал его и всех остальных.
Молчание. Директор Беккарии устало провел рукой по лицу. Карруа долго созерцал паркет, потом произнес уже не издевательским, а каким-то растроганным тоном:
– Ты что, правил не знаешь? Прокуратура вверила парней администрации этого учреждения. Что же будет, если всякий полицейский, будь то я или ты, начнет увозить подследственных, когда ему вздумается, и допрашивать их по своему усмотрению? Почем я знаю, может, дома ты эту правду из него поленом будешь вышибать?
Директор нервно рассмеялся, а Дука невозмутимо ответил:
– Я его пальцем не трону.
– А если он от тебя сбежит? Или покончит с собой, как Фьорелло Грасси, что тогда?
– Я не дам ему ни сбежать, ни покончить с собой.
– Ну да! – снова взъярился Карруа. – Ты же у нас Господь Бог! Захочешь – так Земля будет вращаться в другую сторону!
Директор встал, улыбнулся Дуке.
– Если б это зависело от меня, я бы вам без колебаний доверил любого из моих подопечных. Я тоже убежден, что это единственный способ докопаться до истины. Но вряд ли прокуратура одобрит такой, мягко говоря, нетрадиционный подход к делу.
– Попытка не пытка. – Дука оперся обеими руками о длинный стол и переводил взгляд с одного на другого. – Почему бы не попробовать? Дайте мне этого парня на несколько дней, максимум – на неделю, и я найду настоящего виновника.
Карруа тоже поднялся.
– Все равно ничего не выгорит. Прокуратура никогда не даст согласия.
Дука, рассвирепев, ударил кулаком по столу.
– А ты спроси!
– Спрошу, конечно, спрошу? – не менее свирепо отозвался Карруа. – А завтра дам тебе полный отчет о том, куда они меня пошлют!
3
Бульвар Брианца, дом номер 2. Ливия остановила машину. Накануне она побывала в парикмахерской, очень коротко, почти наголо постриглась и напялила большой парик с длинными струящимися по плечам волосами, почти скрывающими ее шрамы. День был какой-то не миланский: несмотря на холод, ярко светило солнце, она воспользовалась этим, надев большие темные очки, также выполнявшие маскировочную функцию.
– Ты чего не выходишь? – спросила она Дуку.
А чего мне выходить? – подумал Дука, заглядывая в глаза сквозь завесу длинных волос. Кому это нужно – никому! Никто не хочет знать правду, учительница умерла, одиннадцать учеников зверски, изощренно ее убили, но ввиду своего возраста наверняка получат смехотворные сроки. Если у них и был подстрекатель, настоящий виновник преступления, никому до этого дела нет; на то, что врачиха снабжала одного из ребят наркотиками и сожительствует с его сестрой, тоже всем наплевать, полиция и прокуратура загружены по горло – им не до нюансов. Так какой смысл было приезжать сюда, на бульвар Брианца, и выпытывать что- то у врача-гинеколога и ее медсестры и сожительницы? Никакого, всем это до лампочки!
– Чего не выходишь? – повторила Ливия.
Она была так хороша с этими длинными волосами, спускающимися на лицо, как две шторки, и в этих больших темных очках, что у него даже сердце защемило.
– Ты тоже выходи, пойдешь со мной, – приказал он. – А где пистолет?
Она послушно открыла сумочку, вытащила маленькую «беретту».
– Доволен?
Да, доволен. Немногие могут себе представить, как легко человеку, в том числе женщине, попасть в ситуацию, когда приходится стрелять в целях самозащиты. Они вылезли из машины, оставив ее в неположенном месте; консьержка сообщила им, что доктор Эрнеста Романи живет на четвертом этаже и что лифт не работает. Они поднялись на четвертый, позвонили в дверь с табличкой «Эрнеста Романи» – без всяких «д-р» и «проф.», просто «Эрнеста Романи», – им открыла молодая женщина.
По наркотически томным глазам Дука сразу догадался, что это сестра Паолино Бовато, казалось даже, это он сам, собственной персоной, если б не ярко-красные губы и не длинные красивые ногти, выглядывавшие из-под белого сестринского передника.
Дука вошел с Ливией в узенькую прихожую и предъявил удостоверение.
– Полиция. – Он спрятал корочки в карман. – Мне надо поговорить с доктором Романи.
Сестра Паолино Бовато провела их в типичную приемную перед врачебным кабинетом: замусоленные журналы на безликом столике, рыжеватый пейзаж на стене, очевидно, изображавший осенний лес.
Профессор гинекологии Романи, сестра пожилой инспекторши по делам несовершеннолетних, вошла несколько секунд спустя. Она была совсем не похожа на Альберту: гораздо выше, нет той выдержки, наверняка более впечатлительна и непредсказуема. На ней были большие совершенно круглые очки в тонкой золоченой оправе, привносившие в это уже не первой молодости лицо что-то от студентки американского колледжа.
– Прошу вас. – Она кивнула на дверь кабинета и, как только они вошли, повторила: – Прошу вас, – указывая на неудобные металлические кресла перед металлическим письменным столом; у нее был тон учительницы, приглашающей учеников отвечать на поставленный вопрос.
Дука, ни слова не говоря, смотрел на тончайшую золотую оправу очков, автоматически причислявших их владелицу к высшему классу. Ливия, разумеется, тоже молчала и глядела на свои колени, должно быть, думая о том, что юбка у нее коротковата для полицейского шофера. Да, лучше бы, пожалуй, подлиннее.
Молчания посетителей оказалось достаточно, чтобы хозяйка разнервничилась.
– Полиция? – спросила она несколько надменным, но выдававшим тревогу голосом.
Дука утвердительно кивнул, кое-как устроился в неудобном кресле и раздельно произнес:
