так нечто с наружной стороны навалилось на дверь.
Стол начал отодвигаться. Миша с Таней навалились на него. Мишу лихорадило, руки его дрожали. А Таня плакала, и тихим, жалобным голосочком стонала:
— Пожалуйста, оставьте нас! Что вам от нас нужно? Оставьте… оставьте… пожалуйста…
И то неведомое, что было за дверью, отступило…
Ещё некоторое время Миша и Таня стояли, вслушиваясь. Но больше никаких звуков не было…
— Как ты думаешь, оно ушло? — дрожащим шёпотом спросила Таня.
— Думаю, да, — таким же шёпотом ответил Миша.
— А я думаю, что нет, — выдохнула его сестра, и вновь заплакала. — Оно здесь… оно рядом… оно ждёт чего-то, и оно… не оставит нас.
— Может, удастся от него убежать?
— Убежать? — переспросила Таня.
— Ну, да…
— Если мы даже убежим от одного, то сразу появится нечто иное. Мне кажется, что здесь вся земля отравлена. И везде здесь духи и демоны, и ещё что-то чему и имени то нет. И всё это враждебное, всё это жаждет нам зла…
— Ладно, хватит, Таня. Я прошу тебя: хватит.
— Ну а что же нам делать? Что нас ждёт? Где наши родители? Миша, Миша, ты хотя бы о наших папе и маме помнишь?
— Помню, конечно.
Таня заговорила быстро-быстро:
— Где они сейчас? Живы ли?.. Мы в этом жутком доме, а они, должно быть, в лесу. Может, им нужна наша помощь?
— Что же ты, Таня, предлагаешь теперь в лес на их поиски идти?
— Я не знаю, не знаю. Но мне очень плохо, мне страшно, мне больно. Мне кажется, что за последний день я на сотню лет постарела…
И тут на руке у Миши запищали электронные часы. С тех самых пор, как они ступили в лес, часы не работали, а теперь вдруг ожили.
— Ну вот — уже одиннадцать часов… — прошептал Миша.
— Через час — полночь, — прошептала Таня, а потом добавила. — И именно в полночь всякая нежить получает особую силу…
Глава 5. «Ночь на Кладбище»
Они никак не могли заставить себя исследовать дом, в который занесла их судьба. Они слишком устали, им было невыносимо страшно. А этот дом пугал ещё больше, чем кладбище и лес. Им казалось, что в каждой комнате поджидало их нечто невообразимо жуткое, а уж на кривую лестницу, которая вела в подвал, они старались и не глядеть.
И всё же они развели огонь. Почти на ощупь нашли сначала огниво и кремень, которые лежали в выемке у печи, а потом нашлись и дрова, которые были свалены в углу. Дрова были сухими и быстро разгорелись.
Брат и сестра стояли возле печи. Они держались за руки: и, возможно, только благодаря чувству, что рядом есть близкий человек, они ещё не ударились в панику.
Вот Таня прошептала:
— Сколько времени прошло, а?
От одного его шёпота, перенапряжённый Миша вздрогнул. Потом с мучительным стоном ответил.
— Не знаю. Часы опять сломались…
И тут снаружи по стене дома зашуршало что-то, и раздался чей-то невыносимо тоненький, но почему- то гораздо более жуткий, чем любые завывания голосок. Кажется, это говорил ребёнок. Но Миша и Таня знали, что — это вовсе не ребёнок. И их била дрожь, и они плакали. И иногда шептали:
— Пожалуйста, оставьте нас…
А потом Таня сильно встряхнула трясущегося Мишу за плечо, и зашипела:
— Ты слышишь — кричат? Это они!
— Да кто «они»? — передёрнулся Миша.
— Наши родители. Ну, слушай же…
Они замерли, полностью в слух обратились. И вот услышали. Эти крики доносились издали, едва слышными были. Крики эти эхом среди деревьев разносились, но всё же теперь и Миша узнал: это кричали их родители. Они звали своих детей по именам.
Теперь Таня говорила с большим чувством:
— Они там, в лесу… они заблудились. И мы должны им помочь.
— Помочь? — переспросил Миша.
— Ну да, конечно, помочь, — подтвердила Таня.
— Но как же мы им поможем?
— Но что же нам здесь сидеть? Мы должны быть рядом с ними.
— То есть ты предлагаешь бежать вниз, через кладбище, а потом… в лес? Ты, думаешь, далеко мы убежим?
— А здесь мы долго просидим? Ты разве чувствуешь тут себя в безопасности?..
— Ладно, Таня. Я и сам понимаю: мы должны быть рядом с родителями. Вместе не так страшно. Но вот только я задаю себе вопрос: велики ли шансы, что мы до них доберёмся. И я понимаю: шанс ничтожный…
И тут они вновь услышали крики своих родителей. И вновь родители звали их по именам, но только на этот раз голоса их слышались с гораздо более близкого расстояния.
Миша и Таня бросились к двери, и отодвинули от неё стол. И всё же у самого порога они замерли. Никак не могли перебороть страх: раскрыть дверь. И тогда дверь сама распахнулась. Причём распахнулась так резко, что слетела с той единственной петли, на которой держалась до этого. А за дверью была их поджидала беззвёздная, угольно чёрная ночь.
Таня сжалась, прошептала:
— Нет, я не могу идти туда… там… смерть… там — ещё страшнее, чем смерть… Миша, мне так страшно сейчас, что, кажется, сама смерть была бы для меня избавлением…
И тут вновь закричали родители. Теперь их голоса прозвучали очень отчётливо: должно быть, они были уже на кладбище. И тогда Миша понял, что родители уже должны были увидеть свет, который выплёскивался в ночь из распахнутой двери.
Миша сделал над собой титаническое усилие: он выскочил на порог, и что было сил закричал:
— Мы здесь! Идите сюда скорее!
— Миша! Таня! — кричали в ответ родители.
— Вы видите нас?! Видите?! — кричал Миша, и размахивал руками.
И вновь те же голоса: «Миша! Таня!». И тут Миша усомнился: действительно это их родители? Эти голоса были лишены эмоций, они точно со дна колодца доносились. Но тут Таня оттащила его обратно, в дом, и заговорила:
— Они не смогут сюда пройти, потому что мы закрыли первую башенку на засов.
— А, ну да… — выдохнул Миша.
И тут раздалось несколько ударов.
— Слышишь? Это они стучат! — воскликнула Таня. — Они хотят пройти, но дверь заперта…
Миша пролепетал неуверенным, дрожащим голосом:
— Хорошо, стало быть, мы спустимся и откроем… им…
Он сказал это «им», и вновь почувствовал, что его пробирает озноб. Он не знал, кто эти «они». Он вовсе не был уверен, что там, внизу, действительно их родители.
