Танец души:Стихотворения и поэмы.

В переулок, где старцы и плуты,
Где и судьбы уже не звучат,
Где настурции, сны и уюты
Недоносков, братишек, девчат,

Навсегда ничего не изволя —
Ни настурций, ни снов, ни худоб, —
Я хожу к тебе, милая Оля,
В черном теле, во вретище злоб.

Этот чахлый и вежливый атом —
Кифаред, о котором молва, —
Погляди пред суровым закатом,
Как трясется его голова.

Он забыл олимпийские ночи,
Подвязал себе тряпкой скулу,
Он не наш, он лишенец, он прочий,
Он в калошах на чистом полу.

Он желающий личных пособий,
Посетитель врачей и страхкасс…
Отчего ж ты в секущем ознобе
Не отводишь от мерзкого глаз?

Скоро ночь. Как гласит анероид —
Завтра дождик. Могила. Конец.
Оля будет на службе. Построит
Мощный блюминг напористый спец.

Я касался прекрасного тела,
Я сивуху глушил — между тем
Марсиасова флейта кипела
Над весной, над сушайшей из схем,

Над верховной коллизией болей,
Над моим угловым фонарем,
Надо всем, где мы с милою Олей
Петушимся, рыдаем и врем.

1932, Харьков

«Быть может, это так и надо…»

Быть может, это так и надо
Изменится мой бренный вид
И комсомольская менада
Меня в объятья заключит.
И скажут про меня соседи:
«Он работящ, он парень свой!»
И в визге баб и в гуле меди
Я весь исчезну с головой.
Поверю, жалостно тупея
От чванных окончаний изм,
В убогую теодицею:
Безбожье, ленинизм, марксизм…
А может статься и другое:
Привязанность ко мне храня,
Сосед гражданственной рукою
Донос напишет на меня.
И, преодолевая робость,
Чуть ночь сомкнет свои края,
Ко мне придут содеять обыск
Три торопливых холуя…
От неприглядного разгрома
Посуды, книг, икон, белья,
Пойду я улицей знакомой
К порогу нового жилья
В сопровождении солдата,
Зевающего во весь рот…
И всё любимое когда-то
Сквозь память выступит, как пот.
Я вспомню маму, облик сада,
Где в древнем детстве я играл,
И молвлю, проходя в подвал:
«Быть может, это так и надо».

1932, Харьков

ОСЕНЬ