Подумал: Беатриче нетИ быть не может. И отлично:Нет Бога в мире, аз есмь зверь.Всё радостно и неприличноИ всё дозволено теперь.В те годы появилась водка,Икра, говядина и нэп…До времени поникла плетка,Был мир противен и нелеп,Как паралитик исцеленный,С трудом учащийся ходьбе.А опыт зверский, злобный, сонныйЯ до сих пор сберег в себе.Глядело солнце в школьный класс.Цвела советская Минерва.И тяжко допекали насСоцэк-болван и немка-стерва.На снег, на лужи, на навозВдруг упадали стаи галок,Вдруг замечалось: пара кос,Тетрадки и пучок фиалок.Банально это. Вскую тяАз созерцаю, мире, мире?Живу едя, грустя, шутяВ такой нешуточной квартире…Конечно, я окончил школуИ, лица женщин возлюбя,Их пошлости и произволуЛирически вручил себя…Зимою акварельный инейСиял на бледных небесах…Не надо пьянствовать с богинейО, людие, цените прах!Я пил, влюблялся, голодал.Всё было глупо, нежно, мило.Лиясь в какой-нибудь бокал,Вино алело и пьянило.И жизнь мечтательно теклаВ холодном пафосе развалаИ мне для нежности совалаНесовершенные тела.Но я не сразу, я не вдругВзглянул на всё глазами скукиИ смерти еле слышный звукУслышал в каждом здешнем звуке.Внезапен только перевалЧерез хребет алчбы и торга,Внезапен только крик восторга,Которым я судьбу воззвал:Пусть мне приснятся сны дневные,Чтоб песни нежить и нести,Пусть песни нежные и хищныеСлетят на подоконник вечности.IIIЛелеет тело вешнюю истому,Отверсто солнцу узкое окно.Я возвращен ничтожеству земному,Я жив, я сыт, я облачен в сукно.О, пошлость, ты — прекрасней всех красот.Твои в веках бессмертны барабаны.Ты – женщины беременной живот,Тягучий вой отказа от Нирваны.Кухарочкой ты видишься в окне,Ты девкам сочиняешь туалеты,В тебе живут блондины и брюнеты.