тем лучше.
К облегчению Валентина, Николай кивнул. Во всякому случае, кое-что он уже соображал.
— И прапорщика, — шепнул он. — Прапорщика тоже помню. Я его ударил сюда, — рука Николая показала на грудь, — он упал и захрипел. Он долго хрипел, страшно.
А потом попытался встать, но я опять ударил…
— Не думай о нем! Сейчас нам нужно поскорее сесть в машину. Очень и очень быстро, Коля!
— Да, я могу быстро, я могу…
— Тогда двигаем!
Все вышло удачнее, чем он ожидал. Двор не встретил их пиротехническими неожиданностями. Совершенно беспрепятственно они добежали до машины, и Валентин распахнул дверцу. Только впихнув приятеля в салон, он улучил мгновение и взглянул в сторону «Соболя». Из него уже выскакивали встревоженные «мальчики».
Но и другие «мальчики» стояли наготове. Гулкие выстрелы разнесли стекло фургона, заставив выскочивших залечь. С ответным огнем они медлили — вероятно, шарили по карманам и выгребали из кожаной упряжи вороненую сталь. Еще пара выстрелов подбила передний скат «Соболя». Валентин мысленно поставил своим недавним пассажирам высшую отметку. Главное, ребятки, не суетитесь, цельтесь получше!
Он уже сидел за рулем, когда из-за угла дома показалась светло-зеленая «Нива». Видимо, заслышав стрельбу, резервисты решили, что пришел и их черед пошуметь. Валентин переключил передачу на задний ход, и, дернувшись, автомобиль пошел набирать скорость.
— Держись, Коля!
Чего-чего, а этого водитель «Нивы» от них никак не ждал. Тяжелый «УАЗ», как рассерженный бычок, боднул его с разгона, разбив фары и смяв решетку радиатора. Светло-зеленый преследователь немедленно заглох. Валентин рванул рычаг передачи. Откуда-то сбоку, размахивая наганом, выскочил один из недавних пассажиров. Вильнув рулем, Валентин ударил его бортом, отбросив в заросли акации. «УАЗ» в самом деле превратился в разъяренное парнокопытное. Ну, кто там еще попробует, пикадоры задрипанные! Нет желающих?.. Тогда догоняйте!.. Уносясь от беспорядочной стрельбы, Валентин вдавил педаль газа в пол до упора.
Глава 22
Всем хорош «УАЗ-469» — и прожорливостью, и нравом козлиным, и проходимостью, но — вот закавыка! — нет в нем настоящей резвости! Скорости гоночной нет. Машина с ревом мчалась по шоссе. Стрелка спидометра отплясывала горячечный танец возле стокилометровой отметки. Большего Валентин выжать из своего зверя не мог. Хотя и этого было пока достаточно. Девяти-и пятиэтажные застройки кончились, город сгорбился до деревянных хибарок, а вскоре пропал и вовсе. Справа тянулась широченная труба газопровода, слева за мелькающими тополями проплывали некогда колхозные, а ныне буйно заросшие сорняком поля. Они продолжали мчаться на пределе возможностей машины. Взгляд не успевал проследить за окружающим. Единственное, что оставалось незыблемым, было бездонное небо — гигантское голубое лицо, со скукой взирающее на землю, на паутинку дорог, на копошащиеся точечки машин. Вот уж действительно суета сует! Если смотреть на мир с такой высоты.
— Коля! Зачем ты это делал? — Валентин на секунду обернулся. — Зачем ты убивал их всех? Что на тебя нашло?
— Армия!.. — Николай выплюнул слово, точно грязное ругательство. — Они все были со мной в армии.
— Армия? — Валентин удивленно замолчал. — Ты служил в армии?
— Служил… — Николай хмыкнул. — Отбывал!.. Это они меня таким сделали.
Все было бы иначе, если б не эти скоты.
Валентин нахмурился:
— Значит, ты мстил?
— Мстил? — Брови Николая полезли вверх, словно он впервые задумался над тем, что творил. — Я… Я искал себя. В каждом из них. По кусочкам.
— Но ведь все в прошлом, пойми!
— В прошлом. — Голова Николая вяло кивнула. — А прошлое — все тут. — Он пристукнул себя по груди. — Все до крупиночки.
— Неужели ты специально разыскивал каждого?
— Я нашел ротного писаря. — На губах Николая вновь показалась пена.
Дрожащей ладонью он вытер ее и зябко поежился. — Он дал адреса остальных. Я просил будто бы для переписки, и он дал. А потом…
Потом я стал ходить за ними, некоторых поджидал в подъездах. И ножом… С рубчатой рукояткой. Ты сам сказал: так безопаснее.
— И скольких ты уже?.. — Валентин не договорил.
— Пятерых. А всего одиннадцать адресов. Шестеро ходят по земле… Еще живы.
Еще живы…
Валентин содрогнулся. За что же нам все это, Господи!
— Они забрали мою жизнь, — лепетал Николай. — Поделили на одиннадцать частей и забрали.
— А теперь? Теперь тебе легче? После того, что ты сделал с ними?
— Легче!
Николай произнес это с такой убежденностью, что Валентину сделалось не по себе. Вот и попеняй такому! Да и поздно уже пенять. Все худшее уже сделано.
Пять трупов — это не пять украденных карамелек, которые можно вернуть, — это пять жизней, за которые общество готово распять на кресте и сжечь. Без напутственных речей, без малейшего содрогания. Потому что жизнь провинившегося — не в счет. Не тот баланс и не та арифметика. Николай жив, но кому какое дело до его армейских ужасов.
На короткий миг Валентину стало страшно. С кем же он едет? С монстром, ведущим кропотливый счет своим жертвам? А сам он? Разве не такой же монстр, который всего час назад подвел под монастырь нескольких человек? Николай был болен, за плечами Николая стояла месть — аргумент жуткий, но убеждающий. А что стояло за плечами Валентина? Робингудовское желание поживиться напоследок? Две жизни в обмен на сто кусков? Ведь «жучки» и прочие премудрости — все делалось для того, чтобы основательнее выдоить бандитскую кассу. Вот и получается, что не ему, Валентину, пенять и взывать к раскаянию!
Автомобиль вновь тряхнуло, и это вывело его из задумчивости. С запозданием он обратил внимание на то, что Николай о чем-то рассказывает.
— …После этого все и началось. Каждый день отбивали грудь, гоняли в наряды. Зимой в сапоги воды наливали и заставляли маршировать по плацу, за ноги подвешивали к потолку, назначали тараканьим надсмотрщиком… А однажды в наряд я не пошел. У меня уже тогда сознание мутилось. Почти месяц — на кухне и в туалетах без сна. Ходил, ничего не понимая, команд не слышал. Я отказался.
Устал. И они вызвали меня из казармы ночью. В уборную. Там горела всего одна лампа, это я хорошо запомнил, и стоял запах хлорки. Костыль спросил, передумал ли я. Но это он так спросил — для проформы. Я знал, что будут бить, и заранее подложил под гимнастерку кусочки фанеры. А они сообразили и вконец обозлились.
Они все там были психи. С утра и до вечера только и искали повод для зуботычин.
Не так шагнешь, не то скажешь… А просто бить им было неинтересно. Придумывали наказания. Каждую неделю — новое. Мы изображали голых девиц, носили их на кроватях, воровали сладкое в буфетах, вылизывали языками пол в каптерке…. — Николай уставился в окошко на размашисто вышагивающие телеграфные столбы. После минутной паузы продолжил с той же самой фразы:
— …Пол в каптерке. Языками…
Но последний раз это было в уборной, потому что я лежал на бетонном полу.
Костыль первый ударил меня, я сразу упал, и они взбесились. Они не любили, когда падали сразу. И набросились со всех сторон…
— Не надо, Коль. — Валентин, прищурившись, смотрел на бегущее навстречу шоссе. Временами ему
