– А затем. Бункер-то растет. Только за прошлый год километров семьдесят новых нарыли. Так что галерей – пропасть. Вий – он ведь псих. Мечтал ходы прорыть аж до самого Воскресенска. Может, и к Горке вашей давно подкапывается. У нас же там роботы-землеройки. Если не скальник, то до километра может за сутки нарыть…
В беседах коротали вечера, колдуя над кострами замерзшими руками, и выражение лиц в такие часы у всех становилось детское. Костер, многолапый зверек с кусачим нравом, рассматривал их под собственные трескучие мелодии, швырял в лица склонившихся людей дрожащие блики, играл морщинами и тенями, находя в этом свое особое удовольствие.
Само собой, Артура продолжали расспрашивать, но уже с явной ленцой. Людям хотелось сказок, а он говорил скучно. И потому большей частью беглец слушал сам. Новостей для него по-прежнему хватало. В частности немало рассказывали о Горке – этаком пиратском Вавилоне. Гора Волчиха, прежде облюбованная любителями лыжного слалома, нынче и впрямь превратилась в подобие крепости. Своя артиллерия, свои танки и даже своя железнодорожная ветвь, по которой от города втихаря успели отогнать не один эшелон с продовольствием. Конечно, бандиты не жировали, но и не бедствовали. В отличие от тех же горожан, про которых говорили с усмешкой, а иногда и с жалостливой ноткой.
– …От Дикой Дивизии, крути не крути, а мы их, считай, спасли. Морпехи у них уже полгорода слопали. Даже канонада начинала стихать. С боеприпасами-то в Воскресенске туго, вот тут-то мы им в тыл и вдарили. Дивизиону этому. Два ероплана и танковый клин! – Щеголь сиял. – А какую артподготовку им удружили! В клочья фронт порвали! Надо было видеть этих вояк, – драпали, как ошпаренные!..
Бородатые лица с важностью кивали. Смысл боевой операции, проведенной против Дикой Дивизии, они не вполне понимали, но это совершенно не мешало им гордиться одержанной победой.
– Чего там говорить! У них и калибр был покрупнее, и спецов поболе нашего, а все одно – не выстояли. – Щеголь мечтательно закатывал глаза. Воспоминания явно доставляли ему удовольствие.
– Во-первых, все их обозы первым же ударом захватили. Шмотье, оружие, палатки. А во-вторых, город спасли. В общем, взяли морпехов в этакие тисочки и мягонько-мягонько стиснули… Пленных, заметь, не брали. Ни мы, ни они. Озверели вусмерть!.. Горожане потом намекали, что, дескать, поделиться бы неплохо. Это, значит, шмотьем обозным. Только Кит им шиш показал. Без того, можно сказать, из огня вынули, а они, слышь, спорить затеяли. Помню парламентера ихнего с Лили свели – для переговоров, так малого потом откачивать пришлось. Со страху едва не помер…
Слушая про знаменитого пигопага, про мокриц, заселивших город, Артур верил и не верил. Воскресенск вообще был особой темой в вечерних разговорах. Больше, конечно, врали, но даже, делая скидку на преувеличения, Артур испытывал ужас от слышимого.
«Город – он что же… Все равно что каменный мешок. Потому и слизняков в подвалах, как в бочке огурцов, потому и мокрицы всюду. На вольном воздухе оно, конечно, легче…» С подобными рассуждениями соглашались охотно. На Горке тоже умирали и умирали ежедневно, но думать о том, что в городе мрут чаще, было все же успокоительно.
Иногда происходили потасовки. В одной из них пришлось поучаствовать и Артуру. Так получилось, что об этом его попросил Щеголь. Очень уж разошлись, раскипелись ребятки. В ход пошли поленья, приготовленные для костра. Могла выйти первоклассная заварушка – с проломленными черепами, с самыми непредсказуемыми увечьями. Подобных потерь вожак не любил. Сняв автомат с предохранителя, Щеголь поднял ствол, но, подумав, обратил свой взор на Артура. Последний ерепениться не стал. Было бы испрошено должным образом. Словом, разобрался быстро и толково. Обошлось ссадинами, синяками, но без смертей. И вторично перепало Кабану. Одобрение Щеголя Артур заслужил, а вот «сподвижники» стали посматривать в его сторону косо. Может, и шлепнули бы под шумок, но он по-прежнему числился особо ценным «подарком», а стрелять в «подарок Киту» было чрезвычайно опасно. Поэтому нехотя, без восторгов, но его продолжали оберегать.
Это была уже пятая деревенька на их пути, безлюдная, как и большинство пройденных. До этого они миновали ельник, почва которого была занесена слоем песка, и пара встретившихся на пути землянок, заметенных тем же песком, больше напоминала восточные усыпальницы. Одиночные хозяева тоже встречались, однако таких можно было пересчитать по пальцам. Жить среди зловещих лесов – один на один с ежедневной угрозой набега «чужих» – на это отваживались немногие. Возможно, и в этой деревеньке кто-то пытался обзавестись собственным хозяйством, но судя по следам, так и не довел начатое до конца.
Так или иначе, но роскошествовать «лесные братья» не рискнули. Поселились в бывшем сельсовете – одноэтажном здании с крепкими стенами и двумя добротными печками. Четыре комнаты в состоянии были вместить всю гоп-компанию. В лесной гвардии главенствовал принцип: «В тесноте, да не в страхе». Рыбу, сбившуюся в косяк, говорят, обходят стороной даже косатки. Бандиты придерживались той же тактики. Кроме того, сельсовет ограждала приличной высоты изгородь, а феноменальных размеров запор на воротах изумил даже видавших виды бородачей.
– Никак от свищей запирались!..
Упоминание о жутковатых ящерах заставило всех подобраться. Последние сомнения в выборе ночлега отпали. Парочку часовых услали на крышу (потому как на земле бесполезно, – сожрут, и пикнуть не успеешь), а снаряженный пулемет поставили перед самым широким окном. На этом с мерами предосторожности было покончено. Пока не стемнело, волонтеры беглым маршем прошвырнулись по ближайшим погребам – и не зря. Самым глазастым повезло, и в сельсовете на сдвинутых вместе столах появились блюда из копченого мяса и рыбы, яблочное вино, заплесневелые ломти домашнего сыра. Те же волонтеры успели пройтись вдоль деревенского пруда, за клешни надергав местных раков. Впрочем, размерами и формой последние больше напоминали лангустов, однако на вкус оказались вполне приемлемыми. Раков, разумеется, сварили с укропом и щавелем, густо посолив и поперчив. Бражничать бородочам доводилось не столь уж часто, а потому столы облепили густо, челюстями шевелили дружно. Дернули по первой и по второй, а на третьей от вина ничего не осталось. И все-таки алкоголь взяд свое, – нутро успело взбурлить, разогреться, а головы ужинающих наполнились туманом и музыкой.
– Вот это рак! Одни усища чего стоят! Отец народов, должно быть.
– И не отец даже, – целый вождь!..
Панцирь «усатых вождей» оказался настолько прочен, что в дело пустили рукояти наганов, с хрустом кроша доспехи ракообразных, слюнявыми ртами высасывая солоноватое мясо. И снова пошли привычные разговоры: о свищах, о ветряках, о двуродах. После начали бахвалиться силой и меткостью. Пару раз стрельнули по стене, но Щеголь эту забаву тут же пресек. Несколько посмурнев, заговорили о вечном – о женщинах, а вернее, об их вечном отсутствии. Кто-то взгрустнул, а кто-то, ярясь, сходу начал выдумывать совершенно фантастическую историю о собственном гареме, чему конечно же, не верили, слушая однако с большим вниманием.
С сожалением обсудив тот факт, что в деревне не оказалось баб, бражники перешли к более веселому занятию. У Суслика – одного из неприметных пареньков, пока он кемарил, осоловев от яблочного пойла, пошерстили в мешке, обнаружив целую кипу писем. Письма принялись читать вслух, и от хохота зашатались стены. Но еще более занимательным показалось всем заставить читать письма самого Суслика.
– Это ж баба ему пишет! Вон какие ахи и охи.
– Ах, Суслик! Ну и хват!..
– Раз его баба, пусть сам и читает. И почерк опять же, хрен разберешь…
Суслика тут же разбудили, под вопли товарищей сунули к пакету с письмами. Артур, прикорнувший было у теплого печного бока, распахнул глаза. Вспомнились казарменные шуточки – со спичками между пальцев, с ваксой на зубных щетках, и подумалось, что всюду наблюдается одно и то же. Мир не баловал разнообразием, и во всех закоулках планеты сильный с равным азартом дожимал слабого, гнул и уминал под себя…
Суслик тоже был из слабаков. В шайку же пришел из какого-то вымирающего пригорода, ведомый шебутным приятелем. Так или иначе, но приятеля прирезали на первой же неделе, и Суслик, остался жить один. Каково это быть одному, Артур в полной мере успел познать на собственной шкуре. И догадывался, что недотепам вроде Суслика приходится более чем несладко. Потому что везде и всюду днем с огнем ищут шутов и рабов. Ищут и находят. Не избежал подобной участи и Суслик. С первых дней своего пребывания в банде он превратился в живую приманку для любителей пошутить и позабавиться. Не зная, как вести себя в
