– Внимание, товарищи! Первая вахта объявляет себя ударной фронтовой вахтой и берет обязательство шкерить не менее чем по три рыбы с половиной в минуту на человека.
Ответом ему был дружный смех работающих за вторым столом. Удивили! Ударнички! Три рыбины в минуту! С половинкой! Новички и те шкерили по пять. А тут... фронтовики!
– Разрешите считать ваш смех ответом на вызов первой вахты? – спросил Корней Савельич
Смех оборвался. Лишь сейчас рыбаки заметили, как медленны и неточны их движения. Три рыбы в минуту? Оскорбительная норма!
Выручил их голос капитана.
– Вира трал!
Первая вахта воткнула ножи в столешницу и, готовясь к подъему, заняла свои места у лебедки и траловых дуг.
На этот раз радость на палубе перешла в ликование. Улов был настоящий. Почти две тонны. И чистый. Одна треска. Теперь сомнений быть не могло: «Ялта» на косяке.
И, словно утверждая общую радость, капитан приказал:
– Боцман! Поставить третий рыбодел.
Рыбы на палубе было достаточно. Пора бы свернуть трал и обратить все силы на обработку улова. Так думала команда, но не капитан. Иван Кузьмич тралил сейчас очень недолго – всего двадцать минут, хотя это и отрывало вахту от рыбодела, снижало выработку. Заваливать палубу рыбой не следовало. Прихватит ее морозцем, потом возись, оттаивай кипятком. В то же время надо было выяснить, насколько велик косяк.
К концу вахты Иван Кузьмич спустился в трюм. Осмотрел заполненные первым уловом чердаки. Озабоченность его усилилась. На трех столах обработали трески меньше, чем делали при свете прожекторов на одном. Плохо. И вовсе грустно стало, когда Корней Савельич объявил, что первая вахта не выполнила обязательства.
В ответ прозвучал чей-то протяжный свист. И только. Ни смеха, ни шуток.
Час проходил за часом. Обработка улова в темноте явно не ладилась. И поторапливать матросов ни Иван Кузьмич, ни Корней Савельич не рисковали. Спешка не быстрота. Долго ли в темноте промахнуться, ударить тяжелым головорубом по руке или полоснуть ножом по пальцам?
За минувшие дни Иван Кузьмич успел присмотреться к первой вахте. Матросы сработались быстро. Малыш подавал рыбу. Оська отсекал у трески головы. Быков шкерил ровно, с выработанной десятилетиями автоматической точностью. Легко, без заметного напряжения работал и Марушко. Так было днем, при свете. Зато в темноте первая вахта быстро «скатывалась» на последнее место.
Иван Кузьмич оставил в рубке Анциферова, а сам спустился по отвесному трапу в сырой трюм.
Остановился он у желоба первой вахты. Перехватывая скользящую сверху выпотрошенную рыбу, капитан внимательно осматривал ее и отбрасывал засольщикам.
Спустя десять минут все, что делалось наверху, стало ясно. И все же Иван Кузьмич решил проверить свои наблюдения.
– Чей это разрез? – Он показал Терентьеву крупную треску.
– Быкова работа, – ответил засольщик и охотно пояснил: – Старик сперва прижмет рыбину к столешнице. Брюшко натянется. Острым ножом чуть провел – и порядок. Разрез как по ниточке. А вот работенка его напарника. Разрез волнистый. С краю ножа, можно считать, прорвана. Почему? Нож тупой. Вот и выработка у него новичковая. На две быковских рыбины он отвечает одной.
Иван Кузьмич вытер руки о висящую на гвозде мешковину и поднялся на палубу.
– Дай-ка нож, – подошел он к Марушко.
– Возьмите у Быкова, – ответил Марушко. – У него острее.
– Дай нож! – строго повторил капитан.
Он взял нож, провел пальцем по лезвию и сказал:
– Становись на рубку голов.
– Да я подточу сейчас нож... – начал было Марушко.
– Рубить будешь, – оборвал его капитан. – Баштан! Отдай ему головоруб. Становись шкерить.
На рубке голов за спину соседа не спрячешься. Стоило Марушко замешкаться, как Быков и Оська уже грохочут рукоятками ножей по столешницам, кричат:
– Рыбы! Рыбы!
Спустя два часа первая вахта поравнялась с третьей.
Под утро капитан остановил работы и отправил матросов отдыхать. Пускай люди выспятся, пока на палубе темно. Зато в светлое время все три вахты будут работать с полной нагрузкой.
Рыба!
Иван Кузьмич появился в рубке задолго до рассвета. Людей следовало будить расчетливо. Нельзя было терять и пяти минут светлого времени. Но и для матроса, после изнурительной ночной вахты, дорога каждая минута отдыха.
Небо на востоке поблекло. Мелкие звезды тонули в нем, гасли. На горизонте еле приметно наметилась светлеющая полоса.
Пока матросы завтракали, забрезжил вялый полярный рассвет. Проваливаясь выше колен в рыбе и зябко поеживаясь со сна, пробирались рыбаки на свои рабочие места. На помощь к ним вышел третий штурман, два механика и свободные от вахты кочегары.
Даже в сером рассветном сумраке работа шла на редкость споро. Рыба за рыбой летели со столов в желоба, скользили в трюмы.
Над морем показался край темно-вишневого в сизой дымке солнца, когда Корней Савельич объявил:
– Стол командного состава опередил всех. – Он выждал, пока затих вызванный его словами гул на палубе, и добавил: – Делают на нем восемь с четвертью рыбин в минуту на шкерщика.
Командиры торжествовали недолго. Умелые, но не привыкшие подолгу стоять у рыбодела, они не выдержали взятого сгоряча темпа. Вперед вырвалась вторая вахта, правда, с более скромными результатами – около восьми рыбин в минуту. Но и этот успех оказался недолговечным. Все чаще за столом первой вахты слышалось боевое:
– Рыбы! Рыбы!
И грохот рукоятками ножей по столешнице.
Марушко рубил с окаменевшим от напряжения лицом. Капли пота сбегали по лбу и щекам, покачивались на подбородке и, падая на промерзшую, жесткую куртку, остывали на груди мутными льдинками.
Притих и Оська Баштан: не до болтовни. Быков стоял на широко расставленных ногах, прочно, с неподвижным скуластым лицом, похожий на высеченного из камня божка. Лишь руки его, большие, ловкие, выбрасывали через равные промежутки времени треску за треской.
Из сизой дымки над горизонтом поднялось тяжелое оранжевое солнце. Бронзовые блики залили пологие гребни волн, траулер. Лица матросов словно покрылись крепким знойным загаром.
Вместе с солнцем появились и чайки. С гортанными криками носились они возле траулера, выхватывая из воды смытые с палубы вместе с отбросами кусочки лакомой тресковой печени.
На палубе первое утомление схлынуло. Ритм работ выровнялся, стал устойчив. Первая вахта медленно, но настойчиво тянула выработку вверх, довела ее до восьми с половиной рыбин в минуту, о чем рубка немедленно оповестила все столы.
Весь короткий день никто из рыбообработчиков не отошел от рыбоделов. Лишь когда стемнело совершенно, Иван Кузьмич приказал команде идти на обед.
– Прежде отдохнуть надобно, – негромко сказал Быков. Не выпуская из руки покрытый рыбьей слизью
