- А этот молодой человек?
- Если бы он был человеком, он сразу встал бы, как только ты вошел, и уступил бы тебе место… Дагестану нет никакого дела, будут ли отставать часы у этого лоботряса, а твои часы должны идти правильно.
Абуталиб потом говорил, что, когда ему присвоили звание народного поэта Дагестана, он не был так обрадован, как тогда в мастерской часовщика.
В Дагестане живет тридцать народностей, но некоторые мудрые люди утверждают, что живут в Дагестане всего два человека.
- Как так?
- А так. Один хороший человек, а другой плохой.
- Если так считать, - поправляют другие, - то в Дагестане живет один человек, потому что плохие люди - не люди.
Кушинские мастера шьют папахи. Но одни их носят на голове, другие держат на вешалках.
Амузгинские кузнецы куют кинжалы. Но одни прицепляют их к поясу, другие вешают на гвоздь.
Андийские мастера делают бурки. Но одни их носят в непогоду, другие прячут в сундук.
Так и люди. Одни всегда в деле, в работе, на солнце, на ветру, а другие подобны бурке в сундуке, папахе на вешалке, кинжалу на гвоздике.
Будто бы за Дагестаном наблюдают три мудрых старца. Они прожили долгие века, все видели и все знают. Один из них, вникая в древнюю историю, оглядывая старинные кладбища, задумываясь о летящих по небу птицах, говорит: 'Были люди в Дагестане'. Второй, глядя на сегодняшний мир, показывая на зажженные в Дагестане огни, называя имена отважных, говорит: 'Есть люди в Дагестане'. Третий старец, мысленно обозревая грядущее, оценивая тот фундамент, который мы заложили для будущего сегодня, говорит: 'Будут люди в Дагестане'.
По-моему, правы все три старика.
Некоторое время назад гостем Дагестана был прославленный космонавт Андриян Николаев. Заходил он и в мой дом. Моя маленькая дочурка спросила:
- А в Дагестане нет своего космонавта?
- Нет, - ответил я.
- А будет?
- Будет!
Будет, потому что рождаются дети, потому что мы даем им имена, потому что они растут, шагают вместе со страной. С каждым шагом они ближе к своей заветной цели. И пусть в других местах скажут про Дагестан, как мы говорим про аул, в котором порядок и мир: там есть человек.
НАРОД
'Скажи, Америка такая же большая страна, как и наша? У них больше населения или у нас?' - так спрашивала моя мать в 1959 году, когда я возвратился из Америки.
Умеющий веселиться без шума и звона,
Умеющий плакать с сухими глазами,
Умереть умеющий без жалкого стона
Таков человек, рожденный горами.
В ночное окно в тихом, спящем ауле, может быть, в дождь, может быть, в хорошую погоду, раздается короткий стук.
- Эй, есть там мужчина? Седлай коня!
- А ты кто?
- Если спрашиваешь 'кто', оставайся дома. От тебя толку не будет.
И опять: стук,стук.
- Эй, есть там мужчина в доме? Седлай коня!
- Куда? Зачем?
- Если спрашиваешь 'куда', 'зачем', оставайся дома. От тебя толку не будет.
В третий раз раздается стук.
- Эй, есть там мужчина в доме? Седлай коня!
- Сейчас. Я готов.
Вот мужчина, вот горец! И поехали они вдвоем. Стук, стук. 'Есть там мужчина? Седлай коня'. И вот их уже не двое, не трое, не десять, а сотни и тысячи. К орлу прилетел орел, за человеком пошел человек. Так и образовался народ Дагестана. Ущельные ветры качают люльки, горные реки поют колыбельные песни:
- Где ты был, Дингир-Дангарчу?
- В лес ходил Дингир-Дангарчу.
Родился сын - под подушку положили кинжал. На кинжале надпись: 'У отца была рука, в которой я не дрожал, будет ли у тебя такая?'
Родилась девочка, на колыбель повесили колокольчик с надписью: 'Будешь сестра семи братьев'.
Качаются в ущельях зыбки на веревках, перекинутых с одной скалы на другую. Растут сыновья, растут и дочери. Вырос народ Дагестана, выросли у него усы, можно закручивать.
И стало дагестанского народа один миллион и сто тысяч. Пошла о нем слава по отдаленным горам, обожгла эта слава ненасытные сердца завоевателей, потянулись к Дагестану жадные руки.
Дагестанцы говорили: 'Оставьте нас в покое у наших домашних очагов, с родителями и женами. Нас и так мало'.
Враги отвечали: 'Если вас мало, то разрубим каждого из вас надвое, и вас будет больше'.
Начались войны.
Загорелся, запылал Дагестан. На склонах гор, в ущельях, в скалах погибло сто тысяч лучших сынов Дагестана, самых молодых, крепких, отважных.
Но остался миллион. А ветры по-прежнему качали колыбели, не умолкали колыбельные песни. Выросло сто тысяч новых дагестанских сынов. Дали им имена погибших героев. И тогда на Дагестан надвинулось нашествие арабов.
Была великая битва, и был от битвы великий шум. Отсеченные головы катились по ущельям словно камни. Погибло сто тысяч лучших сынов Дагестана. Сто тысяч воинов, сто тысяч пахарей, сто тысяч женихов, сто тысяч отцов.
Но остался миллион, и не перестали качаться люльки, не смолкли колыбельные песни:
- Где ты был, Дингир-Дангарчу?
- В лес ходил Дингир-Дангарчу.
Выросло новых сто тысяч, и пришел тогда из Ирана шах над шахами, смертоподобный Надир. Он собирался покорить мир, а уж с Дагестаном хотел расправиться одним ударом. 'Дуну на них и сдую, как пыль'. Раскинул он шатры. 'Неужели эти мыши собираются воевать против моих котов?' - так еще говорил шах над шахами перед началом битвы. Но в конце ее он сказал: 'Все свое войско готов сменять на одного их героя Муртузали'.
Много красивых слов говорил шах Надир. Но не по мычанью узнают силу быка, а во время дела. По ветру пустили горцы шаха над шахами, погнали его войско, как ветер гонит золу, обильно полили своей и чужой кровью бесплодную, выжженную Чохскую долину. С тех пор в Иране есть поговорка: 'Если шах глуп, то он пойдет завоевывать Дагестан'.
Я видел в Тегеране золотой трон шаха Надира, привезенный из Индии. Я видел его добычу из разных стран, я видел его кривой меч.
- Эта маленькая вещь держала в повиновении и страхе полмира, - сказали мне иранские друзья.
- Но не сумела дотянуться до маленького Дагестана.
В Мешхете стены музея шаха Надира расписаны стихами прославленных поэтов Ирана, восхвалявших шаха на все лады. Но и дагестанский народ триста лет поет песню об этом шахе:
Бегите, спасайтесь, мы вас не убьем,
Мы вас не прикончим на месте,
Чтоб вы рассказали о бегстве своем,
Мы вас оставляем для вести.
В Иране считают, что шах Надир объединил разрозненные народы и создал могучее Иранское государство. Может быть, оно так и есть. Но я к этому добавил бы, что он помог объединиться и разрозненным дагестанским народам, нашим сердцам. Их объединила общая ненависть к шаху-завоевателю.
В войне с шахом Дагестан потерял сто тысяч лучших своих сынов. Погибли чабаны, охотники, каменотесы, чеканщики, землепашцы, поэты…
Но остался миллион. Качались люльки, пели песни, джигиты увозили своих возлюбленных, согревались под одной буркой, обнимались, продолжали род Дагестана. Народилось сто тысяч новых сынов и дочерей, сто тысяч серпов, кинжалов, пандуров, бубнов.
Тогда началась еще одна война. В ущельях и на каменистых дорогах загремели пушки. В лесах на склонах гор застучали топоры. Засверкали штыки, засвистели пули.
От Урала до Дуная,
До большой реки,
Колыхаясь и сверкая,
Движутся полки.
Веют белые султаны,
Как степной ковыль,
Мчатся пестрые уланы,
Подымая пыль.
Боевые батальоны
Тесно в ряд идут,
Впереди несут знамены,
В барабаны бьют.
Батареи медным строем
Скачут и гремят,
