VII
Битва эта происходила 1го июля. 6го числа того же месяца был отбит неудачный приступ казаков к Азову, а на другой день последовал трагический конец самого руководителя мятежного движения — Кондратия Афанасьевича Булавина. Казаки отправили депутации с повинною в Москву, Воронеж и в Острогожск, где стоял Долгорукий.
Доблестный майор теперь именно и решил пустить в дело быстроту и натиск для усмирения уже угасшего бунта. Узнав от присланной депутации о трагическом конце Булавина и перемене настроения во всем войске, он сейчас же двинулся в Черкаск и 15го июля, с дороги, писал Петру следующее:
«Я пошел к Черкаскому для лучшего укрепления казаков. Вашему величеству известно, какие они шаткие люди и нынешний атаман какого он состояния; как в Черкаском, так по всем городкам, по большим и по малым все изменили сплошь, и ежели в нынешний случай, что они в великом страхе от наших полков, под ними чего указом вашего величества не будет учинено, то конечно и впредь от них тогож ждать. Коли я был малолюден, то все вышеписанные воры всеконечно хотели меня совсем снесть; а коли я собрался и учинили поиск над Драным, то все начали робеть и бежать, и в Черкаской Драного сын прибежал с вестью, что отца его под Тором убили, и для того у них лучшая надежда пропала. Василий Фролов кой час услышал, что Драного убили, то он и все при нем сказали: ежели в Черкаском то сведают о Драном, конечно Булавина убьют, для того, что Булавин был дурак, все воровство и вся надежда была на Драного. Под такой случай надобно определение с ними сделать, чтоб и впредь им нельзя не токмо делать и мыслить, и вольность у них убавить.».[76]
В конце июля Долгорукий подошел к Черкаску. Новый атаман Илья Зерщиков и старшины выдали ему, по его требованию, пущих заводчиков — 26 человек в том числе — сына и брата Булавина. Долгорукому этого показалось мало. Он потребовал выдачи всех Рыковских казаков, которые из всех низовых станиц принимали наибольшее участие в «воровстве». Атаман и старшины отказали ему в этом. Зерщиков за это после сложил свою голову на плахе перед глазами самого царя. Но старшины вполне резонно разсуждали, отказывая Долгорукому в его требовании выдачи Рыковских казаков. В откровенной беседе с г. майором, Зерщиков и есаул Соколов сказали, «что они все этому делу виновны, и ежели это дело разыскивать, то все кругом виновны». В письме царю из Черкаска Долгорукий с особенным усердием настаивал на том, что «не только Рыковские — все сплошь Черкаские в том воровстве равны», и просил разрешения подвести всех «под главу».
«За их воровство всех сплошь рубить — и того мне делать без указу вашего величества невозможно».[77] [78] [79] — не без сожаления писал он в заключение своей реляции.
Царь, не отличавшийся особой мягкостью сердца, обнаружил большую дальновидность, чем не в меру усердный исполнитель его предначертаний. Сложившее оружие казачество было еще достаточно внушительной силой, которую ненужная жестокость могла объединить и снова поднять против Моск. Правительства, а это пока не входило в расчет самодержавного строителя государства. И потому приказом от 15 авг[уста] он предписывал ему несколько умерить свой усмирительный пыл.
«Господин майор!
по городкам вам велено так жестоко поступать в ту пору, пока еще были все в противостоянии, а когда уже усмирил, то надлежит инако, а именно, заводчиков пущих казнить, а иных на каторгу; а прочих высылать в старые места, а городки жечь по прежнему указу. Сие чинить по тем городкам, которые велено вовсе искоренить, а которые на Дону старые городки, в тех только в некоторых, где пущее было, заводчиков только казнить, а прочих обнадежить; а буде где какую противность ныне вновь сделают, то и всех под главу… что и ныне подтверждаю; ибо Нам, так отдаленным, не возможно конечного решения вам дать, понеже случаи ежедневно переменяются. Также сказывал Ушаков, что оставили вы полк в Черкаском, и то кажется не добро ради многих причин, а лучше тому быть в Азове; а когда понадобится, только тридцать верст оттуда. Впрочем благодарствую вам за труды ваши, в Черкаском показанные».[80]
Итак, Долгорукову предстояло обнаружить свою энергию при истреблении верховых казачьих станиц. Дело было не трудное. И — майор показал себя на высоте задачи. Кроме 2000 регулярного войска, высланного царем для усмирения мятежников, против мятежных станиц направлена была еще половина калмыцкой орды Аюки-тайши, приблизительно 15000 калмык. Другие 15000 должны были действовать против казаков, захвативших некоторые поволжские города (Дмитриевский, Камышин, Царицын) против Некрасова и Хохлача, державших в осаде Саратов. Против верховых же городков заставили действовать самих казаков, принесших уже повинную. И как всегда это было в истории донского казачества казаки холопским усердием старались замести следы своего недавнего порыва к свободе и благородную попытку борьбы за право.
В течение мая и июня верховые казаки взяли на Волге города Дмитриевский, Камышин и Царицын. Хохлач подступил к Саратову, но был отбит на первых порах. Он стал поджидать Игнатия Некрасова и, когда тот явился, они вознамерились сделать второй приступ. В результате войска под начальством Хованского и Дмитриева-Мамонова в союзе с 15 тыс. калмык заставили Некрасова и Хохлача отойти от Саратова. Отступив от этих войск к родным станицам, казаки попали в неприятельское кольцо, из которого не было выхода. Начальники Хованский и Дмитриев-Мамонов с севера, с юга надвигался с своими полками и другою половиною калмык кн. Долгорукий. Казатские станицы пробовали было избавиться от беды принести повиную, но не спасли себя этим:
Казаки Перекопской станицы, поступившие таким образом, были вырезаны и перебиты до единого, станица до тла сожжена. Разрозненные, потерявшие вождей, связанные тяжелым обозом, женами и детьми, казаки продолжали отступать без определенного плана по стране, занятой беспощадным врагом. 23го августа 4000 казаков с большими обозами и с семействами были настигнуты полком Дмитриева-Мамонова и калмыками, ниже Паншина городка, на берегу Дона. Жестокое побоище, произошло здесь. Казаки обрекли себя на смерть и не дешево отдали жизнь свою и своих семейств превосходящим по числу победителям. Восемь станиц было снесено с лица земли после этой великой баталии».
Накануне этой битвы Долгорукий подошел к Есауловской станице, где собралось 3000 казаков с семействами из 16 станиц. Эти казаки поджидали Некрасова, чтобы бежать с ним на Кубань. Долгорукий вознамерился предупредить соединение их с Некрасовым. 22 августа он подступил к станице, но был отбит. Однако на другой день казаки выслали с повинной и просили помилования. Долгорукий принял повинную, повесил несколько сот человек и пустил виселицы на плотах по Дону. Пощаженным приказал возвращаться в их разоренные и выжженные станицы. Некрасов со своими казаками видел плывшие по волнам Дона виселицы, на которых качались казачьи трупы. По этим страшным трофеям царских войск он догадался об участи казаков, ждавших его в Есауловской станице С бывшими при нем двумя тысячами он ушел на Кубань. Полна глубокой, щемящей тоски песня, сложенная этими казаками:
Из мятежных атаманов на Дону остался еще Никита Голый. Это был отважный воин из безшабашной голытьбы. Он вырезал полк Бильса, сопровождавший 100 будар с хлебом к Азову. Собирался даже
