Оружия победный звон И ратный клич со всех сторон. Он обретет земной покой Среди дружины боевой, Где тисы шелестят листвой. Где из церковного окна В вечернем воздухе слышна Хорала светлая струна. Суровый воин, пусть он спит Там, где кичливый мрамор плит Его покой не осквернит, Лишь дети иногда придут И тихим шепотом прочтут Имя того, кто дремлет тут». Печальный голос стих; прервался краткий сон. «Увы! — со вздохом молвила она. — В чем женщины удел? Ведь жизнь ее бесцельна, смерть отъемлет все, Печали ее тщетны, жалобы смешны, Ей в клетке суждено лишь коротать свой век; Мужья живут в трудах, но горек жребий наш». И прозвучал ответ из мрачной пустоты, Где ночь сгустила скопище теней бесплотных: «Не сетуй! Каждому назначен свой удел, Мужчина следует путем шипов: он рубит их, Он борется с отчаяньем, мечом встречает смерть, А ты идешь тропою роз; ты скрашивать должна Его нелегкий труд, и укрывать шипы цветами». Но с горечью она заговорила вновь: «О да — служить игрушкой, куклой для забав, Иль быть букетиком красивым, собранным с утра, Что к вечеру завянет и отправится в канаву». И прозвучал ответ из мрачной пустоты, Где ночь рождала сонм теней неверных: «Ты — светоч, озаряющий его далекий путь, Надежды луч, рассеивающий скорбь и муку!» Но тут почудилось ей вдруг, что грозный свет Пронзает мрак, как яркий шар, и медленно растет, Пока не исчезает все: старинный зал, Зари вечерней гаснущие блики, Высокое окно — все пропадает вдруг. И вот она стоит среди холмов огромных, Вокруг — повсюду, сколько видит глаз, — Ряды солдат, построенных для битвы, Немые и недвижные, стоят друг против друга. Но чу! Вот дальний гром сотряс холмы, То всадников отряд в порыве слитном Вперед помчался сквозь живое море, Помчался к гибели; лишь горстка прорвалась За строй противника, отчаянно сражаясь, Но формы их внезапно расплылись, Поблекли, словно духи в час рассветный, Когда горит восточная заря; рожков призывный звук Внезапно стих — рассеялось виденье, Сменившись образом больничного шатра, Где Страх и Боль витали над рядами Больных и умирающих людей. Там правил мрак, струившийся от крыльев Азраила, Но в нем сновал без устали живой огонь: Та, что явила милосердье к падшим, Спокойно проходила между них, И ясный взор ее звездою путеводной Был для людей, и каждому она Дарила свет, дарила утешенье, Смягчала жар предсмертный губ касаньем Или, склонясь, шептала пару слов На ухо умирающему воину, Который, уходя в обитель грез, Благословлял ее. И да пребудет с ней Благословенье прежних поколений! Так умоляла дама, грустно наблюдая За той, что проходила меж людьми, Пока ее не поглотила ночь, — Все замерло, и кончилось виденье. Тогда опять раздался тихий шепот: «Во мгле отчаянья и неизбывной тьме, Где Ужас и Война терзают землю, Заключено призвание твое. Бесстрашно озираешь ты картины, Бросающие в дрожь бойцов; ведь для тебя Священно все, и все они равны: Нет низости, не стоящей заботы, И нет величия превыше благ твоих, Любая жизнь важна, у каждого есть место, Верши свой труд, а прочее рассудит Бог». Умолкнул голос, но она не отвечала, Лишь с уст ее слетело тихое «аминь», И поднялась она, и встала перед книгой, Спокойная и гордая в сгустившейся ночи, И взор свой устремила к небу; по ее лицу
