Сказала: «Что украдкой — сладко: Где мера наслажденью? А счастье — сокровенность клада. Так что ж мы в отдаленье?» «Так насладимся, пока можем, — Сказал я безучастно, — Там, на закате, в бездорожье, Жизнь умерла для счастья. Печально сердце, голос — тоже». Нежданно — я и сам не ждал — Я этот пальчик хрупкий, И лоб ее поцеловал, И лгавшие мне губки — Но поцелуй лишь обжигал! «От верности любовь верней, — Я крикнул, — мое сердце — вот — Трепещет, из груди моей Для вас я вырвал этот плод!» Она свое мне отдает. Но запад каждый миг темней. В поблекшем свете ее лик Вдруг сморщился, поблек, Средь вялых трав главой поник Увядший вмиг цветок. От этой девы, как олень, я Сквозь ужас ночи убежал. Но по пятам — подобье тени, Так что от страха я дрожал, — Она гналась за мной без лени. Мне показалось очень странным, Что сердце спит в груди, не бьется, Легло тихонько — я ль в дурмане — Оно ль не встрепенется. «Мое отныне, — говорила, — То сердце, что когда-то вашим В груди живой и теплой было, Теперь там камень — так ведь краше». Но солнце в этот миг всходило. Сияло солнце сквозь деревья, Как в древности, но нежно. Извечно ветра дуновенье С холмов, с лугов безбрежных. Лишь мне не быть уж прежним. «Безумец», — слышу позади, Смеюсь и плачу впредь. Коль сердце спит в моей груди, Не лучше ль умереть? Умру! Умру? Ну а пока Уж слишком жадно, может, Пью из фонтана — как сладка Та влага для прохожих. Печален голос, сердце — тоже. Когда вчерашний вечер к ночи Клонился, чистый голос пел — Так сладко летний дождь лопочет, Он слезы мне вернуть сумел И сердце, что в груди клокочет. Дитя все в розах тут: Поет в саду — его нет краше, И слушать мне отрадно, Здесь просто быть — награда, Увиты розами кудряшки И волны вольно льют. Вот бледное дитя Печально смотрит на закат И ожидает Вечность. — Она придет беспечно, Разбивши цепи из преград И дав пожить шутя. Дитя, как ангел зыбкий,
