Петербурга, - махнул рукой Прохоров, давая понять, что он ни в грош не ставит немцев с их комитетом. - Да, чуть не забыл возьмите на неотложные расходы.
Пачка стотысячных купюр была толстой и увесистой. От ее тяжести в кармане Петру стало приятно.
- Вы все-таки поберегитесь, не ночуйте сегодня дома. А я сейчас же позвоню Путину - он все уладит. Завтра вы уже ни о чем не беспокойтесь...
2.4. ДЕНЬ РЕПТИЛИЙ. ВЕЧЕР
- Вас ждет посетитель, - сказала секретарша, небрежно кивнув в угол. Свет из окна падал так, что Петр видел только ссутулившийся силуэт, похожий на притаившуюся черную птицу.
- Здравствуйте, дорогой Петр Андреевич! Помните, мы договаривались о встрече? - Петр узнал Кошелева.
- Не припомню, - смутившись, ответил он и пожал протянутую Кошелевым руку. Она была холодной, чуть влажной, и Петр передернулся от мгновенно возникшей брезгливости.
- Я понимаю: в вас верх врожденной неприязни, ...но хоть раз нельзя ли без боязни?
'Гете цитирует', - усмехнувшись, подумал Петр. Видимо, Кошелев заметил его усмешку.
- Иосиф Виссарионович до самой смерти жалел, что написал знаменитое 'эта штука посильнее, чем 'Фауст' Гете!'. Но уже ничего не мог сделать попало во все учебники.
- А вы-то откуда знаете - он вам об этом сам рассказал? - через плечо спросил Петр у заходящего следом в кабинет Кошелева.
- Не уподобляйте меня булгаковскому персонажу,- миролюбиво ответил Кошелев. - Все гораздо проще. Наш дальний родственник служил в личной охране Сталина, он и рассказал отцу, а тот - мне.
- Стало быть, вы - продолжатель династии? - после разговора с Прохоровым на душе у Петра было муторно и тоскливо. Голова кружилась, и поташнивало; он едва сдерживался, чтобы не послать Кошелева ко всем чертям.
- Давайте по рюмочке, - предложил он, и Кошелев неожи данно согласился. Выпили по полстакана, неприятное чувство страха и неуверенности отошло после первого же обжигающего глотка.
- Хороший напиток виски, и зачем американцы его разбавляют? Только портят, - причмокнув, сказал Кошелев. - Хочу подарить вам свою книгу. Может быть, пригодится. Это сборник изречений и афоризмов знаменитых людей. Я очень долго над ним работал. Вы знаете, есть что-то завораживающее в том, чтобы погрузиться в мир мыслей и чувств гениев. Вот великий Талейран некогда сказал: 'Я хочу, чтобы на протяжении столетий все продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел'.
- Об этом давно никто не спорит - Талейран был мерзавцем и пройдохой, предавал всех, кому служил. А про вас через сто лет вообще никто не вспомнит. Давайте короче: что вам нужно? - Петр начал раздражаться от никчемной болтовни.
- Я же обещал принести документы по Австрийской площади. Вот и принес. Уверен, вас они заинтересуют и вы захотите написать об этой афере, - ничуть не обиделся Кошелев. Порывшись в потрепанном портфеле, он протянул через стол толстую папку с бумагами.
- Почему вы так уверены, что я буду об этом писать? - спросил Петр, быстро листая лежавшие в папке документы. Он знал, что со стороны выглядел рассеянным и вряд ли Кошелев догадывался - мгновенного взгляда Петру достаточно, чтобы понять и запомнить, о чем написано в каждом листе. Он очень старался не показать, как заинтересовали его эти бумаги. Особенно протоколы совещаний, в которых фигурировали сам Кошелев, жена Собчака Нарусова, депутат ЗАКСа Ягья, какие-то архитекторы, чиновники, а также представители австрийской фирмы 'ХГМ', той самой, где до отъезда за границу работала Катя. Она дважды упоминалась среди участников, но как фрау Рейнарт. Петр вспомнил, что говорил ему полковник Микин: именно под такой фамилией Катя уехала в Австрию.
- Я вовсе не собираюсь менять линию газеты и писать об этой истории. Тем более публиковать. - Рубашкин тут же понял, что проговорился. Нельзя было показывать, что до него дошел смысл принесенных документов.
- Почему же не будете? Обязательно напишите. Ведь это все вас касается самым непосредственным образом, - доброжелательно улыбнулся Кошелев.
- Не вижу никакой связи, - быстро ответил Петр и машинально потянулся к стоявшей на столе бутылке. Ее горлышко предательски звенело о край стакана, а жидкость лилась оглушительно громко.
- Связь самая прямая, потому что семейная. Прямее не бывает, участливо глядя на трясущиеся руки Петра, тихо сказал Кошелев. - Мне тоже налейте, чуть-чуть.
- Что вы имеете в виду? - Петр передвинул бутылку ближе к Кошелеву и беспомощно повторил: - Что вы имеете в виду?
- Мы имеем в виду, что вы непосредственно участвовали в подделке документов, по которым ваша жена и дочь выехали в Австрию. А сейчас собираетесь сделать то же самое в отношении себя. Вот, что МЫ имеем в виду! - повысил голос Кошелев, нажимая на слово 'мы'. От его дружелюбного тона не осталось и следа. Он говорил сухо и твердо, пристально глядя на Петра.
- Я ничего не знал. - Петр чувствовал, как от страха на миг остановилось, а потом ухнуло куда-то вниз сердце.
- Бросьте запираться, Петр Андреевич. Вы кому голову морочите? Я такого в жизни наслушался, что вранье за версту чую.
- Я действительно ничего не знал. Мне рассказал полковник Микин месяца через три после их отъезда.
- И вы думаете, что Микин это подтвердит? Да никогда! И не смешите людей - никто вам не поверит. Поверят уликам. И вы, наверное, знаете, что будет с вашей женой, дочерью и с вами, если эта история всплывет. Не надо упрямиться, мы с вами в одной лодке. - Кошелев не скрывал торжествующей улыбки. Это была даже не улыбка, скорее, оскал от удовольствия, какое бывает при взгляде на побежденную жертву. Но именно это и отрезвило Петра. Он почувствовал раздирающую ярость, от которой потемнело в глазах и поплыли красные круги.
- Что вы хотите? - наконец спросил он.
- Да, ничего сверхъестественного, милейший Петр Андреевич, - с прежним дружелюбием откликнулся Кошелев. - Ничего, кроме того, что вы сами захотите написать обо всей этой безобразной истории. Она как нельзя лучше характеризует режим, установленный Собчаком и его прихлебателями. Вы только разберитесь, что произошло. Они ведь хотели отдать иностранцам целый квартал в центре города. И не без личной выгоды - вряд ли кто в этом усомнится. А когда я этому помешал, то меня начали преследовать. Уволили с работы, шантажируют уголовным делом - якобы я присвоил казенные средства. Меня же интересует только одно: как покрыть расходы на ремонт этой площади. Ведь деньги австрийцы выплатили. Они пришли в город, но Собчак не хочет отдавать их в районный бюджет. Я как гражданин и патриот хочу знать: где эти деньги, которые австрийцы обещали выплатить району?
- И что вы так беспокоитесь о районе, вы же теперь не глава администрации? - спросил Петр и удивился своему мирному голосу. 'Пепел Клааса стучит в мое сердце' - он вдруг понял, скорее почувствовал, что значат эти слова.
- Я подал в суд на неправомерность моего увольнения, и суд меня восстановит, - уверенно ответил Кошелев и, наклонившись к Петру, тихо добавил: - К тому же Собчак проиграет выборы, непременно проиграет.
- А кто выиграет?
- Как кто? Конечно, Яковлев, Яковлев Владимир Анатольевич. Вы ведь его хорошо знаете, гораздо лучше, чем можно предположить. - Кошелев намеренно хитро улыбнулся Петру. - Будем считать, Петр Андреевич, что договорились. Понимаю, вам нелегко придется - хлопоты, расходы и всякое такое. Вот, я вам принес, пересчитайте - здесь ровно две тысячи долларов. - Кошелев очень осторожно, как бы опасаясь помять, вынул из кармана деньги. Петр привычно потянулся, чтобы взять, но в последний момент остановился, заметив блеснувшие глаза Кошелева. Тот на секунду замер, а потом, как ни в чем не бывало, положил деньги на стол перед Петром.
- Вы уж, пожалуйста, пересчитайте, - едва заметно занервничав, попросил Кошелев, - деньги счет любят. Если можно, считайте вслух, чтобы не пришлось пересчитывать...
'Он же записывает наш разговор, а на купюры насыпал эту дрянь, которая светится под
