класс посреди урока. Грохот парт услышался живо, как будто он снова вставал вместе с одноклассниками. Молчание было тяжелым и мрачным, каким бывает только во сне.
- Дети, дети, - тихо шевелил губами Евгений Иванович, - умер Сталин... Идите по домам, бедные вы мои, по домам, ничего больше не будет.
И вот они с Мишей Поляковым, соседом по парте, бегут через замерзшую Неву. Сзади и сверху ревут заводские гудки, истошно звенят вставшие на мосту трамваи, а им надо, непременно надо добежать до другого берега, пока не кончится этот страшный, дерущий всю страну вой - хоронят Сталина. А над ними - весеннее, яркое небо и вокруг снег - белый-белый, до рези в глазах.
Петр проснулся от бьющего в лицо солнца - ложась, он не задернул шторы. Тело и голова были легкими, он чувствовал забытую бодрость и редкое теперь вдохновение, когда слова возникают одно за другим, без раздумья и не вымучиваясь.
Выпив холодный позавчерашний чай с куском бородинского хлеба, он сел к столу. Писал начерно, не заботясь о стиле, добавляя к тому, что слышал от брата, слышанное от других:
'Войну помню смутно - мне только исполнилось пять. Было очень холодно, потом нас увезли. Поезд остановился, все бегут, кричат - кругом взрывы, как потом видел в кино. Мама внизу кричит: 'Прыгай, прыгай!', а я боюсь, пока меня не толкнули и я упал из теплушки прямо ей в руки. Она меня куда-то тащила, потом бросила на землю и легла сверху, я чуть не задохнулся. Жуткий ужас, вы слышите - я до сих пор чуть-чуть заикаюсь. Скажу как врач - от такого шока я мог вообще потерять речь...
Но то, что было в год смерти Сталина, намного страшнее. Все началось осенью. Мама преподавала в вузе, а 1 сентября осталась дома - ее выгнали с работы. Через несколько дней они с отцом объяснили - их могут в любой момент арестовать, а меня с Петей отправить в детдом. Я должен заботиться о младшем брате- больше некому.
Нас всегда учили, что арестовывают и высылают шпионов или космополитов. Но почему врагами вдруг стали мы, я не мог понять.
У нас были две самодельные котомки, побольше - для меня, поменьше для брата. Сверху пришиты белые тряпочки и по ним химическим карандашом наши имена, фамилии, даты рождения. Родители каждый день напоминали, чтобы ни в коем случае не забыли. Я их вижу, как сейчас, - скукоженные на двух больших стульях у двери...
В день смерти Сталина весь день по радио играли траурную музыку, детей на улицу не пускали. Мы с братом легли рано, утром я проснулся. Горел свет, родители сидели за обеденным столом и больше молчали. помню, мама тихо сказала: 'Теперь хуже будет, некому теперь жаловаться'. До смерти помню эту предутреннюю тишину...'
Устав писать, Петр позвонил матери, терпеливо ожидая, когда она возьмет трубку.
- Как себя чувствуешь? - И выслушав обычный ответ, попросил: Напомни, за что вас с папой хотели арестовать в пятьдесят третьем?
- Зачем вдруг, это так давно было, - удивилась она.
- Да, хочу записать, вдруг пригодится.
- Все очень просто. Я тогда была деканом на химическом факультете, и у нас работал некто Костылев, плохо работал, приходил к студентам пьяный, благо спирт всегда под рукой. Я его несколько раз предупреждала, а когда надоело - уволила. А на свободное место взяла Якова Михайловича Кедрина. Очень талантливый ученый, ему потом дали ленинскую премию. Его оформили быстро - фронтовик, вся грудь в орденах. Он сразу после победы демобилизовался, где-то в Германии. Там была такая неразбериха - ему по ошибке в паспорте написали 'русский', а он на самом деле еврей. Очень веселый, он часто шутил, что времени нет снова стать евреем. Ты его любил он опыты с фейерверками детям показывал. И совсем не был похож на еврея.
А Костылев всем этим воспользовался, - написал заявление в партком и МГБ, что я скрываю сионистов и сама - космополитка. Я всерьез не приняла, была уверена, что никто не поверит. Когда на партком вызвали, шла и про себя улыбалась: дескать, надо же, какая чушь. Так с улыбкой и выслушала решение об исключении из партии.
Потом папу вызвали и потребовали, чтобы немедленно развелся. Он-де коммунист, участник гражданской войны и должен понимать.
Только тогда я поняла, что всех нас ждет. На коленях его умоляла, чтобы послушался, - тогда всех вас не тронут. Но он даже слышать об этом не хотел - видно, не мог через себя переступить. Хотя понимал, что иначе нельзя, но не мог. Вот так мы и жили почти год со сложенными вещами.
Они посмотрели другу на друга и рассмеялись, вспомнив про молодого сотрудника, которому дали отработать письмо читателя про перебои с автобусами. Ничего не добившись, тот понурый пришел к Чернову. Рубашкин случайно оказался рядом, и оба уже в хорошем настроении.
- Покажи ему, Петя, как начальство в шеренгу ставить, - сказал тогда Чернов.
Петр не долго думая набрал прямой номер Яковлева.
- Выручай, Владимир Анатольевич, - сказал он в трубку, - читатели заели, 'десятка' совсем не ходит, а Горин из 'Автотранса' с нашим корреспондентом даже говорить не хочет...
Через несколько минут удивленный и пристыженный Горин позвонил, что автобусы 10-го маршрута будут ходить точно по графику. Так оно и случилось, о чем вскоре узнали все, так как только 'десятка' ходила от редакции до ближайшего метро.
- Ну, ладно, - допив пиво, спросил Чернов, - про площадь готово?
Петр дал ему отпечатанный материал.
- Опять ты меня рогом ставишь, - упрекнул Чернов, - проверь, как Кошелева зовут. Константиныч он, а не Васильич.
- Чтоб не спорить, вычеркни отчество, - нашелся Петр, - короче будет.
- Добавить бы до планерки, - грустно предложил Чернов.
- Возможности у нас есть, - согласился Петр, доставая деньги, - зови стажера, пусть бежит на уголок, где три ступеньки вниз!
- Сколько ж они бабок угрохали в эти церемонии?- задумчиво спросил Чернов, подписывая репортаж в печать.
О том же думал и Петр, но решил, что ничего интересного из этой темы не вытянешь - слишком все на виду. Тут прибежал стажер с полным пакетом и очень обрадовался, когда Чернов по-свойски налил ему полстакана.
* * *
В это же время глава Петроградского района Кошелев просматривал сводку затрат по мероприятиям на Австрийской площади, подготовленную для мэрии. В валютном исчислении итоговая цифра выглядела неправдоподобно круглой - ровно 250 тысяч долларов. Иное дело в наших, деревянных. Тут расходы сложились с аккуратной, бухгалтерской точностью - 1 миллиард 351 миллион 153 тысячи 586 рублей.
- Многовато на шары и гирлянды - больше трех миллионов, - усомнился Кошелев.
- Так ведь они гелием надуты, а гелий дорого стоит, - пояснил подчиненный.
А в департаменте по содержанию жилищного фонда утреннее совещание неожиданно прервалось звонком по 'вертушке' - так с незапамятных времен называли телефон правительственной связи из Смольного. Трубку взял замначальника департамента Серов. Начальственный голос укорял:
- Это вы должны думать, Константин Алексеевич, как найти подходы к Кравцову. От него зависит если не все, то многое. Тем более - выборы на носу. Нужна ему квартира - черт с ним, сделаем, пусть обосрется. И про бюджет не забывайте - надо держать под контролем. Если с депутатами не договориться - все по миру пойдем...
1.7. УЗЕЛКИ СУДЬБЫ НА НИТЯХ АРИАДНЫ
Утро началось, как обычно, со ста граммов и чашки черного кофе.
- Ну ты даешь! Разбогател, что ли? - удивилась буфетчица Надя, когда Петр попросил два бутерброда с икрой и мясное ассорти.
Рубашкин понимал, что деньги попали к нему не случайно и что рано или поздно Степанов о них напомнит. Но думать об этом не хотелось, и все случившееся уже отходило в забытье, сменяясь повседневными заботами.
В редакции еще никого не было. Заваленные бумагами столы в пустых комнатах и тишина в коридорах-
